— Вы разрушили город! — выкрикнул бородатый мужчина, который, видимо, и стучал в двери.

— Почините, — вяло ответил я, сонно зевнув. — Я-то в чем виноват? Работу я выполнил, а вы мне, между прочим, все еще не заплатили.

— Деньги он захотел! — послышался женский голос из толпы. — На вилы его!

Я вздохнул и посмотрел на стадо баранов. Ведь все люди знают, кто я такой. Меня уже лет триста как нельзя убить человеку. Тот день отпечатался у меня в памяти как самый ужасный и в то же время самый прекрасный. Как-никак, день моего перерождения.

— Убьем его! — кто-то из толпы поднял в воздух вилы, и люди поддержали его воодушевленными возгласами.

— Серьезно? Вы думаете, что сможете убить меня?

Их можно понять. Кто-то потерял деньги, кто-то — родных. Но я — эгоист и был таким с рождения. Да и монстр, рожденный из черной энергии леса — карамен — мог уничтожить куда больше. В этом мире не существует таких понятий, как «сделать все правильно». Жертвы будут, никто от этого не застрахован. Но вернемся к жителям.

Они ждали от меня действий. Сжимали факелы от ярости, видя мою беспечность. Нападать, как я понял, не решаются. Ведь понимают — ничего не выйдет.

Я невольно улыбнулся. За свою неестественно долгую жизнь повидал немало людей, но всякий раз поражаюсь, какими же они бывают тупыми. Особенно отличившихся просто невозможно забыть. Да и не особо нужно, ведь они — отличный источник новых баек, которые можно поведать прекрасным дамам, забежавшим на мой огонек.

— Кроули, — подошел ко мне Тома, — заплати им, и мы сможем нормально выйти из города.

— Тома, — я вздохнул и тяжело посмотрел на своего недалекого друга, — если я отдам им деньги, они вечно будут сидеть на моей шее, как это было с одним городом восемьдесят шесть лет назад.

— С кем он разговаривает? — Прокатились озадаченные шепотки.

Тома опустил голову, и на его лице отразилась кислая мина. Его никто не видел, кроме меня и других Скитальцев. Он был духом, приставленным ко мне от Ордена, смотрителем и помощником в нелегких ситуациях. Больше он наблюдал, чем вмешивался. Но за сорок лет мы с ним порядком сдружились и научились понимать друг друга.

Я ободряюще улыбнулся своему другу и спустился со ступенек вниз, к толпе. Встав перед ними, я широко расставил руки, словно приглашая.

— Кто первый попробует меня убить? — широко улыбнувшись, спросил я, подмечая, как лица людей, стоящих ближе остальных ко мне, исказились от страха. — Давайте, ну же!

— Я убью тебя, — из толпы вышел парень, почти что мальчик, в лохмотьях — крестьянин — в руке заточенная палка. На лице его отражалось столь явное отчаянье, что я почти не сомневался: сейчас кинется в бой. — Ты! Из-за тебя моих братьев завалило… Теперь они умрут!