Лея осторожно выглянула в коридор. Из холла слышались незнакомые голоса: зычный мужской и ещё один потише, а поверх спокойный голос леди Милгид вопрошал о том, по какому делу явились достопочтенные рыцари. Лея проскользнула по коридору к лестнице, ведущей вниз, прислонилась к приоткрытой створке двери, и прикрывая пламя рукой, прислушалась.

— Беглую ищем, преступницу и ведьму. Вот читайте! А где барон Милгид?

Прошелестела бумага, и следом снова послышался спокойный голос матери: леди Милгид никогда никого не боялась — ни Тайной стражи, ни ирдионских рыцарей, ни медведей, ни даже лаарского Зверя. И тут не растерялась:

— Так в Лиссе он, на ярмарке. Там и заночевал, непогода-то видите какая. А у нас тут посторонних нет, командор. Молодая женщина? Тёмные волосы, тёмные глаза, красивая, по обыкновению носит мужское платье, владеет любым оружием… — зачитала с бумаги леди Милгид. — Нет, у нас таких не было. Мы бы знали, и уж поверьте — не стали бы укрывать никаких беглых, помилуй нас Всевидящий от такой глупости! Здесь только мы и наши слуги. Да и погода видите… какие беглые сюда заглянут? В нашу-то глушь! К нам в Милгид и в хорошее-то время не доедешь!

— Приведите сюда всех женщин! Да поторопитесь, — оборвал леди Милгид командор и бросил своим людям: — Обыскать замок!

— И слуг тоже привести?

— Я же сказал — всех. От младенцев до старух!

— Разумеется, командор, — мягко ответила Аберта Милгид. — А пока не угодно ли согреться? Сюзанна! Сделай нашим гостям огненный грог из фесского! Погода-то ужас просто. И принеси сыр и хлеб. Да камин разожги. Располагайтесь, господа. Обсохните пока.

Лея даже удивилась. В холле топтался с десяток вооружённых мужчин, они ходили взад и вперёд, оставляя за собой лужи и грязь на полу, с их плащей стекала вода, и седельные сумки они бросили прямо посреди комнаты. И уж точно они изгадили матушкин зафаринский ковёр, что лежал у большого окна. А за такое леди Милгид любого бы осадила, пусть даже и рыцаря. Заставила бы слуг принять у господ плащи, и велела бы скатать ковёр, не стесняясь никого обидеть. И не стала бы потчевать их грогом, да ещё из фесского! Таким сойдёт и кружка эля.

Но леди Милгид переменилась столь внезапно, что сердце у Леи ёкнуло. Таким мягким и умиротворяющим голос её матери бывал лишь тогда, когда какую-нибудь корову или овцу вели на убой. Вот в такие моменты она была ласкова и даже давала несчастному животному корку хлеба с солью. В остальном же, со слугами и с детьми, да и с мужем, леди Милгид была холодна, строга и справедлива. И уж Лея прекрасно знала, что этот вкрадчивый заботливый голос матери означает только одно — случилось что-то плохое.