— Давно хотел спросить, да всё забывал, кто тебя сюда позвал? Как додумалась, что приехать надобно? — спросил он у неё.

— Сон приснился, — отвечала Агнес и кажется неохотно.

— Что за сон?

— Девка одна снилась.

— Какая девка? — не отставал кавалер.

— Да почём мне знать, тощая какая-то, голая, с горлом разрезанным.

Она замолчала, но кавалер глядел на неё, ждал продолжения.

— Хрипела мне что-то, да я поначалу разобрать не могла. А потом поняла, что о вас говорит, говорит, что хворы тяжко, что помираете, я проснулась, у отца Семиона спросила, где вы. Как он ответил, так тут же и поехала.

— А что ж за хворь со мной случилась?

— Хворь? — Агнес ухмыльнулась.

Да так многозначительно, что кавалеру это не понравилось, уж больно спесива была усмешка, высокомерна, словно с глупым ребёнком она говорила. Потом она продолжила, со значимостью, которую Волков должен был прочувствовать:

— То не хворь была, то проклятие было, пагуба. От сильной женщины.

«Женщины», — отметил про себя кавалер, она не произнесла слово «ведьма».

— От старухи Кримхильды было проклятие?

Агнес опять засмеялась:

— Ох, и несведущи вы. Нет, старуха просто дура больная была, бревном лежал себе и лежала. Она так и вовсе думала, что вы её спасать приехали. А вы её спалили.

— А кто же тогда? Что за ведьма? — догадался Волков.

И поглядел на девушку с неприязнью. Неприятно ему было слышать, что он сжёг несчастную и невиновную старуху.

— Имени я её не знаю, имён у неё было много, и сейчас она далеко.

Волков косился на неё и молчал, а сам думал: «Врёт, не врёт? Разве поймёшь. Точно, ведьма она не малая, да не ведьма, ведьмища. Хлебну я с ней лиха, ох хлебну». Но вслух произнёс иное: