— Ну что ж, пусть госпожа Ланге едет. Дам ей провожатого.

— Спасибо вам, супруг мой, — говорила Элеонора Августа.

Была она сама ласковость. И даже улыбалась ему первый раз за многие дни.

А госпожа Ланге после обеда сделал ему знак и как только смогли остаться наедине, так она достала из рукава платья сложенный вчетверо листок бумаги и протянула ему. Он развернул листок. Он сразу понял, от кого это письмо и кому. Еще когда разворачивал его. А уж как развернул, так с первых букв его догадки подтвердились:

Друг сердца моего, на вечные времена, пишет вам та, кто без дум о вас и дня не живет. Пишу вам, чтобы сказать, как скучаю без вас, без песен ваших, без рук ваших, без поцелуев ваших. Здесь, в дикости Эшбахта, живу без музыки и стихов, без ночных пиров и танцев, но то бы я все снесла, если бы вы, мой милый, были со мной. Или хотя бы изредка приезжали ко мне. Но сие невозможно, супруг мой — деспот, стихов от него никогда не услышишь. Пиров у него не бывает, поэтов и певцов тут не привечают, людишки его низки, чернь, да солдафоны. Хоть и моется он каждый день, так все одно смердит от него потом конским и кровью людской, видно на всю жизнь уже этим провонял. И от этого и от того, что вас нет, тоскливо мне тут, жизнь для меня кончилась. Живу одной лишь надеждой, что сгинет в какой-нибудь войне, или издохнет от своих ран. Ходят слухи, что сюда, в Эшбахт, горцы явятся, молюсь, чтобы пришли его и прибили. А еще надеюсь, что папенька позовет его и меня к себе в поместье, где я буду счастлива видеть вас, на веки вечные, друг мой сердечный. Навсегда ваша Элеонора

Друг сердца моего, на вечные времена, пишет вам та, кто без дум о вас и дня не живет. Пишу вам, чтобы сказать, как скучаю без вас, без песен ваших, без рук ваших, без поцелуев ваших. Здесь, в дикости Эшбахта, живу без музыки и стихов, без ночных пиров и танцев, но то бы я все снесла, если бы вы, мой милый, были со мной. Или хотя бы изредка приезжали ко мне. Но сие невозможно, супруг мой — деспот, стихов от него никогда не услышишь.

Пиров у него не бывает, поэтов и певцов тут не привечают, людишки его низки, чернь, да солдафоны. Хоть и моется он каждый день, так все одно смердит от него потом конским и кровью людской, видно на всю жизнь уже этим провонял. И от этого и от того, что вас нет, тоскливо мне тут, жизнь для меня кончилась.

Живу одной лишь надеждой, что сгинет в какой-нибудь войне, или издохнет от своих ран. Ходят слухи, что сюда, в Эшбахт, горцы явятся, молюсь, чтобы пришли его и прибили. А еще надеюсь, что папенька позовет его и меня к себе в поместье, где я буду счастлива видеть вас, на веки вечные, друг мой сердечный.