Наконец мы добрались до кухни, того самого «хромированного гроба», как называл его сам хозяин дома, и замерли друг напротив друга. Как эти двое пробрались в садик перед домом, я не знала, хотя понимала, что при должном желании это не составило бы труда, а вот что делать дальше, не знала, как и не понимала, зачем они пришли сюда.

Я застыла перед огромными окнами во всю стену и смотрела на то, как девушка и парень что-то обсуждают, словно решают, что же им делать дальше. Пару раз они явно перешли на повышенные тона, чуть не начав драку, но каждый раз словно вспоминали о чем-то важном и останавливались.

Потом парень махнул рукой и, развернувшись, отошел в дальний конец сада, рухнув на единственное стоящее там кресло. Он кивнул в мою сторону, словно предлагал девушке что-то сделать. Та же, послав его к чертям, это я прочитала по ее губам, так как просто устала теряться в догадках, а потому решила попытаться хотя бы так узнать, что происходит.

Встряхнув руками, она застыла буквально в трех метрах от меня лицом ко входу в дом и развела руки в стороны точно так же, как недавно сделал это Роутек. Как на каждом занятии это делали мы. Выдохнув, она начала совершать плавные, небыстрые движения руками, и воздух вокруг ее фигуры задрожал словно в знойный день. Я медленно поднялась с каменного прохладного пола, на котором сидела уже около десяти минут, наблюдая за ними. Рядом валялся стул, которым пыталась выбить окно, а за ним осколки посуды, что я смахнула со стола и полок в момент ярости.

Воздух дрожал вокруг Чези, захватывая все больше и больше пространства, я прислонилась лицом к окну и уже в который раз закричала, начав снова молотить кулаком по стеклу:

— Чези! Эй! Ну же! Черт, да услышь ты меня! Чези! Ну же!

Ничего не менялось, она стояла, хмурясь и будто стараясь прислушаться к миру вокруг, рыжий парень за ее спиной сидел не шевелясь и только внимательно вглядывался во тьму, то и дело резко вскидывая голову и что-то говоря, словно простил поторопиться или типа того. Когда силы иссякли, а на глазах уже в который раз выступили слезы отчаяния и злости, я рванула в сторону стеклянной двери и распахнула ее. Стоило это сделать, как мир вновь дрогнул, а моей кожи уже коснулось до одури знакомое ощущение противного липкого отвращения.

— Ненавижу! — закричала я в эту густую тьму. — Ненавижу тебя! Никогда не прощу! Сволочь!

Развернувшись, я схватила единственное, что попалось мне под руку, и, размахнувшись, из последних сил швырнула в жадное черное марево. Затем захлопнула дверь, прижимаясь к ней плечом.