В этот теплый летний день, был заключен самый прочный союз между людьми и феями.
По возвращении в Лилехейм, Арнкел объяснил своим советникам причину того, почему спустя несколько месяцев он открыл королевству свою уже беременную жену:
— Потому что преступницы были на свободе и для сохранности королевы, я решил отправить ее в другой мир.
Советники согласно закивали, радуясь такому повороту событий. Местные лекари мигом осмотрели Азалию, но новость о том, что она ждет сына — королева сообщила мужу лично, при зажженных свечах, за романтическим ужином.
И дважды за день, Арнкел почувствовал переполняющее его сильное чувство безграничной радости и счастья. На миг Азалии показалось, что в его синих глаза появились слезы.
— Как думаешь, у него будут крылья, как у тебя? — спросил Арнкел.
Девушка коснулась живота:
— Возможно… бабушка ничего на этот счет не говорила, но предупредила, что будет лично принимать роды и подумает о переезде в Лилехейм.
— Надеюсь, Мертен испытает то же, что и я…
* * *
После убытия Азалии в Лилехейм, Титания распрощалась со Стелой и побрела к себе в квартиру. Мертен шел рядом, всю дорогу до салона они молчали и это начало напрягать фею.
У дверей «Леди Макбет», она резко обернулась, уставившись на мужчину хмурым взглядом:
— Если ты строишь из себя жертву несправедливости, то ничего не выйдет. Даже не думай давить на жалость. Я никогда тебе этого не забуду, понятно? — она открыла дверь и вошла внутрь.
На диванчике сидел Пак, а сэр Томас и Ричард устроились на журнальном столике.
Фея щелкнула пальцами и кофе машина загудела. По салону поплыл аромат ванили.
— Я знаю, что ты чувствуешь, — спокойно ответил Мертен.
— Пф! Да откуда такому истукану как ты знать, ты проклят, и все, что можешь чувствовать, это…
— Боль, одиночество, тоску, усиленные в сто крат, — он смотрел на нее своими почти черными, из-за широких зрачков, глазами и от этого взгляда Титании стало не по себе. Словно она прочувствовала все, что он перечислил и это обдало ее тело и душу проникающим, колючим холодом.
Девушка взяла чашку с кофе и стала греть о нее замерзшие руки:
— Уходи, нам не о чем говорить, — пробормотала она, отвернувшись.