– Вы хотите сказать, что тогда его вернуть невозможно? – прошептала Эмма и увидела, как глаза Джулиана погасли. Ей захотелось отколошматить Консула пачкой аккуратно надписанных папок, лежавших на столе.

На глаза девочке попалась папка, надпись на которой светилась, как неоновая вывеска: КАРСТЭЙРСЫ, ПОГИБЛИ. В этой папке были сведения о ее семье, о родителях, и она, чтобы не разрыдаться, больно прикусила себе губу.

– Не знаю… – вздохнула Джия. – Сейчас мы многого не знаем. – Ее голос почти срывался. – Потерять союзников в лице Дивного народца – это, конечно, жестокий удар. Из всех обитателей Нижнего мира они самые хитрые и самые опасные в качестве врагов… Подождите минуту, – сказала она и вышла из комнаты.

Несколько минут царила тишина, а потом Эмма услышала звук шагов и голос Патрика. Она улавливала отдельные слова… «судебный процесс», «смертельный» и «измена».

Джулиан, стоявший рядом с ней, напрягся; она тихонько положила руку ему на спину и написала пальцем между лопаток: Т-Ы-В-П-О-Р-Я-Д-К-Е?

Он качнул головой.

Эмма взглянула на папки, потом на дверь, потом на притихшего Джулиана и наконец решилась. Подбежала к столу и взяла ту, на которой была фамилия ее семьи. Вернувшись к Джулиану, она дернула край его рубашки и засунула папку под ремень джинсов. Едва она успела убедиться в том, что папка не выпирает, как дверь отворилась и появилась Джия.

– Не могли бы вы дать показания Совету? – Она посмотрела на Эмму, которая догадывалась, что покраснела, а затем перевела взгляд на Джулиана – тот стоял с невозмутимым видом.

– Никакого Меча смерти, – сказала Джия. – Просто расскажете, что вам известно.

– Мы дадим показания, если вы пообещаете, что сделаете все, чтобы вернуть Марка, – ответил Джулиан, и его глаза потемнели.

Джия кивнула:

– Обещаю, что Сумеречные охотники не покинут Марка Блэкторна, пока он жив.

Джулиан немного расслабил плечи:

– Тогда о’кей.

На фоне мрачного, затянутого облаками неба внезапно вырос лепесток пламени, и вскоре пламя лизало небо, прогоняя тьму. Люк, стоявший у окна, отпрянул от неожиданности.

– Что это? – спросил Рафаэль, поворачиваясь к Магнусу. Магнус, казалось, спал; он выглядел больным или, по крайней мере, очень усталым.

– Понятия не имею, – ответил Люк; он так и не смог побороть в себе недоверие к вампиру. Рафаэль представлялся ему кем-то вроде Локи, скандинавского божества, творящего то добро, то зло, в зависимости от своих интересов. Бога хитрости и обмана, короче говоря, хотя в Рафаэле, конечно, не было ничего божественного.