— Эта-то бездарность? Ты ведь отлично знаешь, что нет, Киллбейн, иначе пошёл бы с ним, чтобы меня добить. У меня теперь всегда глаз закатывается, когда я касаюсь божественной силы.

— Киллбейн? — мужчина решил проигнорировать упоминание божественной силы, зацепившись за прозвище.

— Ну не Сковронским же тебя звать? Ты лишился права на это имя. Само твоё существование более незаконно. А звать тебя как-то надо. Я поглядела на твой косплей и решила, что ты подражаешь именно этому парню, разве нет?

Некромаг рассмеялся тихим басовитым смехом. Броня бы его назвала даже раскатистым, несмотря на то, что слово «раскат» обычно ассоциируется с чем-то крайне громким. Тем не менее, низкий голос бывшего дворянина почти что ощущался физически, словно бы каждый смешок касался кожи, раздражённой промокшей в холодной воде одеждой.

— Я никому не подражаю уже давно, — ответил он. — Не в одежде, по крайней мере. В личных качествах, в тяге к успеху, да, но подражать кому-то в одежде… это довольно глупо.

— Я всё равно буду звать тебя Киллбейном, потому что могу, — пожала плечами Броня. — Ты же не обидишься и будешь столь великодушен, чтобы ответить на мой вопрос?

— Почему бы и нет? — повторил мужчина жест собеседницы.

— В конце нашей последней встречи ты с особым восхищением говорил про Ганнибала. Но сейчас, когда тот инициировал операцию, не предпринимаешь никаких попыток помочь своему сюзерену. Отчего же так?

— Ну, тут всё довольно просто, — развёл руками мужчина. — Правда, понять это будет сложно, пока ты, девочка, не осознаешь, что мы с тобой никогда не пересекались.

Девушка усмехнулась.

— Так вот откуда взялась та ирония, когда ты называл меня Лешей. Стоило появиться на горизонте кому-то более могущественному, чем Ганнибал, как ты радостно и с улюлюканьем побежал под чужие знамена.

— Она — живое божество, — хмыкнул Соковронский. — Разве может простой смертный, пусть даже великий некромаг прошлого, сравниться с воплощением первородных сил? Я предупреждал Ганнибала, что ему не выстоять в этом противостоянии. Римляне долгие годы мощью всей своей армии не могли сломить небольшое варварское государство поддерживаемое Лешим. Куда уж одинокому командиру подполья?

Броня обратилась мысленно к описанию тех событий. Форгерийская версия восстания Боудикки существенно отличалась от земной. Это была самая настоящая война, затянувшаяся на долгие годы. Война настолько разрушительная, что образ дендромагии прочно связался с образом тёмных искусств. Шрам в культуре на многие тысячелетия.

Сковронский просто струсил. Иными словами, выходило, что его нет смысла опасаться в данной конкретной ситуации.