У Хариты заныло под ложечкой.

— А потом?

— Она ушла. Я слышал за дверью ее смех. — Он взялся за голову, словно желая отделаться от этого звука.

— Ой, Аннуби, прости. Знала бы, ни за что бы ей не сказала. — Как ни жалко ей было старого друга, она не удержалась и спросила: — А никак не может быть такого, что ты ошибаешься?

— Ошибаюсь! — Царский советник вскочил, с грохотом опрокинув кресло. — Ты на ее стороне! Будь проклят тот день, когда я ее увидел!

— Прошу тебя, Аннуби, я просто хотела сказать, что могут быть другие объяснения.

— Я не только зрения лишился, но и рассудка, да?

— Конечно, нет.

Он напрягся, сжал кулаки.

— Она обворожила тебя. Сперва твоего отца, теперь тебя. — Он повернулся и выбежал из комнаты.

Харита осталась сидеть. «Я могу пойти к ней и поговорить напрямик. Пойти прямо сейчас… и что? Сказать, что Аннуби утратил зрение и считает, будто она меня обворожила? Даже если так, ей только того и нужно. Нет, нельзя сознаваться, что мне все известно… а что мне известно? Что Аннуби, собственно, мне сообщил? Могут быть другие объяснения. Возможно, как говорит Лиле, он ненавидит ее и переиначивает все ее слова. Может быть, все было совсем не так, как он сказал.

В любом случае, я обещала ей доверять, и затеять такой разговор — значит нарушить свое слово. Бедный Аннуби, придется ему еще немного помучиться. Я не в силах ему помочь, а другие дела не терпят».

Она вернулась к своему занятию — выбирала ценные и невосполнимые рукописи из тысяч, собранных ее матерью, и складывала их в водонепроницаемый деревянный бочонок.

Глава тринадцатая

Глава тринадцатая

Для Талиесина конец лета прошел, как в сказке. Он вставал с солнцем приветствовать славные золотые дни, текущие царственно величаво. Когда на строительстве выдавалось свободное время, Эльфин брал его в лес на охоту, на рыбалку в устье реки или просто на берег моря — посидеть на камнях, полюбоваться на облака и волны.

Часами они катались верхом, Эльфин рассказывал об однообразных дозорах вдоль Вала, о том, как надо сдерживать ирландцев и пиктов, о редких яростных стычках. Он учил Талиесина римскому воинскому искусству и, что важнее, римскому искусству управления. Он вспоминал истории, слышанные от воинов у костра. Он рассказывал о людях, их надеждах и чаяниях, объяснял, чего хочет для своего народа, растолковывал свои решения.

Талиесин слушал и каждое слово складывал в своем сердце, ценя то, что отец пытается ему передать.

— Ты должен быть сильным, — сказал однажды Эльфин. Они ехали по лесу в поисках вепря, а впереди собаки пытались взять след. — Сильным, как холодное железо в твоей руке.