Харита озиралась по сторонам. Дворец, всегда казавшийся таким красивым, хоть и скромным по сравнению с прежним, вдруг потускнел, сделался блеклым и неказистым: холодный овечий загон на голой скале посреди болот. Как она проживет здесь еще день, не то что всю жизнь?! Однако она жила и страдала.

На пятый день царевна вернулась с прогулки и увидела во дворе вороного коня. Она остановилась неподалеку и спрыгнула на землю.

— Это конь чужестранца? — спросила она конюха, державшего вороного под уздцы.

— Да, царевна, — отвечал тот, принимая у нее поводья.

Она помедлила и взглянула на вход, словно решая, входить или нет, потом медленно двинулась к ступеням. Сделала несколько шагов по переходу и снова остановилась. Кто-то шел навстречу. Может быть, ее еще не заметили. Она повернулась и побежала на улицу.

— Погоди! — окликнули сзади.

От этого звука у нее похолодели пальцы. Она заколебалась.

Талиесин выступил в квадрат света у открытой двери. Харита замерла на цыпочках, вытянув руки, словно собиралась обратиться в бегство; на лице ее застыли испуг и радость.

— Постой, Владычица озера, — ласково произнес юноша. С плеч его ниспадал голубой плащ, скрепленный серебряной пряжкой в виде двух сцепленных рогами оленьих голов. У оленей были изумрудные глаза. Харита смотрела на пряжку, чтобы не смотреть в очи певцу.

— Я думал увидеть тебя босой, — сказал он, указывая на ее сандалии. — Но ты, вижу, сумела обойтись без сапог.

— Истинный королевич вернул бы их. — Собственный голос резал ей слух. Она мучительно скривилась.

— Позволь мне исправить свою вину. — Пройдя мимо нее, Талиесин вышел во двор, подошел к своему коню и в следующее мгновение вернулся с сапогами. — Я сберег их для тебя.

Она не шелохнулась.

— Они ведь твои, царевна Харита, разве не так?

Ее имя в его устах прозвучало, как гром с ясного неба. Кровь прихлынула к щекам.

— Мои, — прошептала девушка, словно признаваясь в чем-то постыдном.

— Так надень их. — Талиесин, держа сапоги, опустился перед ней на колени.

Харита приподняла ногу, легко опершись рукой на его плечо, ощутила, как его пальцы развязывают шнуровку, снимают сандалию. Сапог натянулся легко, и она приподняла другую ногу, глядя, как свет играет в золотых кудрях Талиесина. Он начал развязывать вторую сандалию, и от тепла его ладони по коже пробежала дрожь. Дыхание участилось.

— Я ждал тебя, — сказал он, выпрямляясь. Его ясные глаза были сейчас зеленые-презеленые, как листва.

Слова застряли у нее в горле. Она забыла, как говорить.