Через некоторое время Линаралла заговорила:

— Я всё равно его не понимаю. В чём был смысл его брутальных тренировок? Если я ему безразлична, то почему он причинил мне так много боли, уча меня сражаться?

— Ты ему безразлична потому, что он сам себе безразличен. Ты была продолжением его гордости — инструментом для увеличения его могущества. Он скорее всего и сам себя не понимает, — печально сказал я.

Линаралла снова поймала мой взгляд, уставившись мне прямо в глаза:

— Я хочу помочь Пенелопе. Пока я была на острове, я по-моему узнала кое-что, способное ей помочь.

Я не мог не заинтересоваться:

— Что именно?

— Мои предки создали очень продвинутые методы использования заклинательных плетений для исцеления ран. Один из таких методов позволял трансплантацию живых тканей от одного человека другому. Если я смогу научиться этой технике, то смогу отдать Пенни мою руку, взамен той, что она потеряла, — сказала Линаралла.

Меня ошарашило само только это предложение. Я ответил, со своей неизменной выразительностью:

— Чего?

— Я хочу отдать ей мою руку, — повторила молодая женщина.

— А тебе она разве не нужна? — тупо спросил я. Мои высшие мыслительные функции всё ещё были заблокированы.

Линаралла покачала головой:

— Не настолько, насколько она нужна Пенелопе. У меня есть магия. У неё — нет. Благодаря заклинательному плетению я могу создать сколько угодно конечностей для любых необходимых мне целей. — Подчёркивая этот довод, она тут же вырастила у себя из-под левого плеча похожую на руку конечность, целиком состоявшую из заклинательно сплетённого эйсара. Конечность потянулась вверх, и похлопала Линараллу по щеке трёхпалой ладонью. — К тому же, в конце концов я брошу это тело, и стану Старейшиной. Сколько у меня в тот момент будет рук и ног, совершенно не важно.

— Нет, — твёрдо сказал я, выставив ладони, чтобы подчеркнуть свой ответ.

В её взгляде появилось любопытство:

— Разве это не мудро? Эта рука не является для меня необходимой или важной, но Пенелопе может сильно помочь.

— Мысль хорошая, но нерациональная, — возразил я. — Ты потеряешь руку, и ничего взамен не приобретёшь.

— Ты только что сказал мне, что мудрость — это не только разум. Я люблю Пенелопу. Она дала мне гораздо больше, чем я могу отплатить. Я почти не пострадаю, потеряв то, что мне почти не важно, восстанавливая её — маленькое страдание ради прекращения страдания большого. Согласись, это мудро! — Голос Линараллы повышался по мере того, как она говорила, и последние слова она сказала с таким чувством, какое я никогда прежде от неё не слышал.