Он поджал губы, словно хотел сказать что-то еще, но передумал.

Мне все казалось, я упускаю что-то важное.

Отец знал больше меня.

– Почему «спустя годы»? – спросила я. – Спустя годы ты спасешь его?

Эрнан пожал плечами. Чуть наклонился, поцеловал меня.

– Он не сказал мне, Тиль.

Отец не сказал, но сам Эрнан прекрасно знал ответ. Я видела. Мне кажется, даже я знала. Надо только собраться, вспомнить, понять…

Его губы сухие и теплые. Его руки обнимают меня так осторожно, словно боясь сломать…

Потом мы долго лежали в кровати, так же обнявшись… До утра.

Тихо и молча. Я все надеялась… Иногда мне казалось, он спит. Но стоило пошевелиться, и он открывал глаза.

Я прижималась щекой к его груди. Слушала, как бьется его сердце. Слушала его дыхание. Он живой ведь, он здесь со мной! Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать! Его душа здесь! Хаддин был совсем другим. Хаддина никогда не волновало ничего, кроме его личных желаний и интересов. Он никогда не беспокоился за меня, Оуэна, за кого-то еще… Тогда, возможно, действительно ничего нельзя было сделать, но не сейчас.

Я обнимала его. Лежала тихо-тихо. Притворялась, что сплю.

Когда-то я оживляла бабочек. Было ли это на самом деле, или, как говорили мне – бабочка просто уснула, а потом отогрелась в ладонях? Меня так пытались убедить, что это невозможно.

Эрнан не бабочка. Да и я не умею, не представляю, что делать. У кого спросить?

Я прижималась к нему всем телом, обхватывая руками и ногами. Я закрывала глаза. Пыталась представить… В детстве это происходило само собой. Но я старалась.

Иногда мне казалось, что начинаю проваливаться в какую-то глубокую пропасть. Кругом огонь. Видение это или сон? Я даже это не могла понять наверняка. Возможно, просто сон, я засыпала…

Огонь обжигал меня, и я вздрагивала, просыпалась.

Эрнан бережно гладил меня по плечу. Он тоже, наверно, думал, что мне снятся страшные сны.

Закрывала глаза, и все повторялось.