— И я не сомневаюсь, что по ту сторону, — Гиббс ткнул пальцем за плечо, на стену, — круглосуточно дежурит парочка бугаев с копьями.

— Так что о бегстве речи быть не может, — уныло подвёл черту Бергенс.

— Расклад безрадостный, — цыкнула я.

Застонала дверь, и в шалаш дыхнуло вечерней прохладой. В открывшемся дверном проёме на фоне серого неба возвышался жрец. Факел в его руке наполнил светом все уголки шалаша. Я прикрыла глаза козырьком из ладони, щурясь и инстинктивно отползая в тень стены.

— Мэкайя! — провозгласили вошедшие. Их было не мало — немногим меньше, чем во время нашей первой встречи. Каждый считал своим долгом выкрикнуть «заветное слово» при входе в шатёр, что пугало не хуже, чем зрелище по ту сторону двери. Сквозь дверной проём увидеть улочку удалось мельком, но и этого хватило для появления панического холодка на спине: всё поселение расцветилось огнями. Тотемные столбы, расставленные в хаотичном порядке, озарились светом. Человеческие черепа на их верхушках глядели огненными глазами. Их взгляд горел пламенем, и по хижинам скакали гигантские оранжевые тени. Однако скоро первое впечатление сдало позиции и до меня дошло, что это всего-навсего фонари. Внутрь черепов помещены свечи или факелы, льющие свет через глазницы. Но жутковатое зрелище снова пробудило внутренний голос, учтиво подметивший, что именно для таких целей через некоторое время будут использоваться и наши черепа.

Справа полыхнул свет. Я дрогнула, прикрыла глаза рукой и заставила себя оторвать взгляд от дверного проёма: посередине нашего шатра развели костёр. Пламя вознеслось к потолку огненным столпом, затрещало в предвкушении чего-то масштабного. Я поймала себя на том, что невольно приблизилась к Джеку и едва ли не ухватила его за руку. Каменное лицо Джека озарялось багровым отсветом пламени, было сосредоточено и собрано.

Дверь взвыла и захлопнулась. Если раньше клаустрофобия меня никогда не тревожила, то сейчас, оказавшись в замкнутом пространстве с аборигенами и огромным костром, мне стало трудно дышать: организм изъявлял чуть ли не жизненную необходимость вырваться отсюда, найти способ спасения.

Заиграла музыка, если, конечно, этим словом можно назвать звуки примитивного рожка. Мелодия без особой структуры лилась плавно и монотонно, как арабские песнопения — лишь изредка выводились мелизмы. Музыка успокаивала, убаюкивала и вводила жреца в некий транс: спустя минуту он уже «подпевал» — мычал в такт и покачивался из стороны в сторону. Остальные присутствующие аборигены вторили ему, словно взывали к богам.