В ответ та объяснила, что пыталась вырезать палочку для письма на покрытой воском дощечке, но у неё ничего не получилось.

— Но у вас её нет, — резонно заметила женщина.

— Я собиралась попросить вас купить мне парочку дощечек, госпожа Константа, — вздохнула Ника. — Когда вы в следующий раз пойдёте на рынок.

Вечером заботливая вдова принесла ей бронзовый стерженёк с тупым остриём на одном конце и со специальным расширением, позволявшим легко затирать нацарапанное, на другом, пообещав при первой возможности исполнить её просьбу.

А девушка перед сном наконец-то смогла испытать свою систему экстренного запирания. Положив тонкий край плашки к невысокому порогу, толстый она упёрла в воткнутый в заботливо выцарапанную щель нож и осторожно попыталась отворить дверь. Как и следовало ожидать, сдвинувшись на сантиметр, она стала застревать.

Ясно, что столь жалкая преграда не сможет надолго задержать противников, но, возможно, даст ей время удрать через окно.

Весьма гордая своим достижением, Ника завалилась спать. Утром она сложила в приобретённую госпожой Константой сумку своё платье, в котором каталась с Вилитом, дорогую накидку, полотенце, нефритовое ожерелье, серёжки, золотые монеты и часть серебряных денег. Собрав что-то вроде офицерского "тревожного чемоданчика", она положила его у окна и поняла, что ей больше нечего делать. Улучив момент, она через Ульпину передала хозяйке квартиры просьбу дать ей что-нибудь почитать.

К сожалению выяснилось, что всю оставшуюся после мужа библиотеку та уже давно распродала. Единственный уцелевший философский трактат Прикла Хиосского оказался чрезвычайно нудным, да к тому же и без конца.

Для сколько-нибудь интенсивных занятий спортом помещение, где вынуждено коротала свои дни племянница регистора Трениума, совершенно не подходило. Даже отрабатывая простейшие удары кинжалом, она умудрялась задевать либо за сундуки, либо за корзины или столик. Оставалось разве что отжиматься или пресс качать. Теперь она уже не шарахалась от каждого стука во входную дверь, но плашку и нож всегда держала под рукой, а спала в подаренной хозяйкой тунике.

В следующий раз на базар Аполия Константа Ула отправилась на четвёртый день после того как в её квартире поселилась ложно обвинённая в самозванстве внучка сенатора Госпула Юлиса Лура.

Вернувшись, хозяйка вручила гостье покрытую воском табличку, и сообщив, что Сенат назначил за её голову награду в тысячу риалов, поспешно успокоила:

— Не переживайте, госпожа Юлиса. Вас у меня никто не найдёт.

"Пятьдесят империалов! — мысленно фыркнула девушка, усаживаясь на постель. — Дёшево же оценили мою голову народные избранники".