Он наверняка носил домотканую одежду и писал пером, используя какие-то чудные чернила, в которых Родька со знанием дела распознал сок бузины напополам с печной сажей, я орудую шариковой ручкой и каждый день натягиваю на себя костюм. И все равно ничего не изменилось. Живой мир нестатичен, он все время движется и развивается. А мертвые такие же, как и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад. Живые люди — всегда дети своего времени, но после того, как с губ слетит последний вздох, это наносное немедленно уходит. Нет, даже в посмертии они по первости могут попросить позвонить кому-то или устроить скандал, выкрикивая: «Да ты знаешь, кто я?» Но это все — последние личностные вспышки. А потом придет понимание вечности и желание поскорей покинуть эту землю, отправившись хоть куда, лишь бы подальше отсюда.

Вот только не всем это дано — распрощаться быстро с землей.

Потому-то мы с Ратмиром как братья, я понимаю его с полуслова. Полагаю, что встреться мы с глазу на глаз, то нам было бы о чем потрещать. И никаких понятийных барьеров между нами не возникло бы.

А еще я нашел в его записях, самых ранних, фразу, которая вызвала у меня массу вопросов. Звучала она как: «И егда ты себя ломати, тот же день снизойдет на тя диво».

Речь шла про то, как Ратмир подчинил себе силу, это следовало из контекста. Но вот только что он вкладывал в слово «ломати»? Вариантов-то масса, причем на любой вкус. Да и вообще, человек с таким именем мог себе даже и конечность сломать, на предмет того, что он вообще ничего не боится. Тогда имя просто так не давали, и если уж тебя зовут Ратмир, то ты всем глаз на задницу натянешь. А то ведь и в Кулему могут переименовать. Для нас, нынешних, имя — просто складный набор букв. Для них, тогдашних — это судьба, с которой тебе идти через всю жизнь.

Так вот, «ломати». И так я это дело вертел в голове, и эдак, но четкого ответа не нашел. Одно понятно — ведьмаком Ратмир стал в тот же день, когда это неизвестное мне событие случилось. «Диво» на него снизошло.

Скажу честно — ломать я ничего не хотел. Ни себе, ни кому-то другому.

Хотя не думаю, что дело в физических увечьях, слишком это просто. Боль — сильнейший стимулятор, но при этом она одно из примитивнейших ощущений. Животных, можно сказать. Что за интерес силе в подобном?

Нет, тут что-то другое. Я отчего-то склонялся к тому, что речь идет о страхе. По сути, личные страхи — это отражение нашего внутреннего «я», и перешагнуть через них — это уже что-то. Переломить свою сущность, посмотреть в глаза своим демонам, суметь пройти через это горнило. Вот какие я сравнения подобрал, звучит-то как!