– Они тебя донимали? – нахмурился Вирр.

Дезия покачала головой.

– Кое-кому отцы явно приказали завоевать меня любой ценой. За последние месяцы мне столько раз признались в бессмертной любви, что хватит на всю жизнь, и с избытком. – Девушка безрадостно усмехнулась. – Хотя теперь они, наверное, отстанут.

– Почему же?

Дезия смутилась.

– Я одного подбила. – Она чуть запнулась. – Каралина, собственно, потому и настояла, чтобы я ехала с ней и Элриком. Дом Тел’шан настроен ко мне не слишком дружелюбно.

Вирр не верил своим ушам.

– Подбила? Что, из лука?

– Случайно и всего лишь в плечо. Царапина, – защищалась Дезия. – Этот Денн Тел’шан уверял, что готов ради меня на все, вот я и попросила его подержать мишень, пока я упражняюсь. – Дезия поморщилась, но уголки ее губ неудержимо лезли вверх. – Придурок не понял шутки. А когда я стала объяснять, что это по-настоящему опасно, рассердился – мол, не потерпит сомнений в своей отваге. – Она вздохнула. – Конечно, я в него не целила, но он дернулся при первом же выстреле. Мне гордиться не приходится, хотя дурень сам подставился.

Вирр несколько мгновений в изумлении разглядывал девушку, а потом рассмеялся, качая головой.

– Неудивительно, что ты согласилась составить нам компанию!

Дезия обиженно пихнула его в плечо, однако улыбнулась в ответ.

Вирр свернул разговор на другое.

– А как относился ко всему этому Элрик?

– Не одобрял, – подмигнула Дезия. – Довольно сподручно, когда твой старший брат – лучший на мечах. – Она улыбнулась чуть шире. – В большинстве случаев.

Вирр ухмыльнулся в ответ.

Они поболтали еще немного, пока к ним не долетела волна запаха из котелка – тогда оба нехотя вернулись к остальным. Вечер прошел без происшествий, и Вирр рано улегся спать, согреваясь теплом мыслей о Дезии. Но в глубине памяти – как ни трудно иной раз было об этом вспоминать – стояла неизбежная истина. Он был принцем крови. И, по всей вероятности, придет время, когда отец укажет ему, какой из девиц оказать внимание. Или, точнее, с каким из Домов следует заключить союз.

Но хотя бы здесь, под открытым небом, вдали от взглядов знати и от ответственности, мог он помечтать?

* * *

Давьян хмуро смотрел на расстилавшуюся перед ним пыльную равнину. Куда он попал? Минуту назад он укладывался спать на дороге через горы Меннаат; память была отчетливой и ясной, без свойственной сновидению спутанности. Он огляделся. За спиной виднелась лесная чаща, но деревья не походили на те, что он видел в Дезриеле. Впереди лежала равнина, посреди которой резко вздымалась гора – величественный силуэт на фоне заходящего солнца. Самый высокий пик был рассечен надвое, словно из него острым ножом вырезали тонкий ломтик; оранжевые лучи заката били прямо в просвет, придавая обеим половинам горы выпуклую рельефность. Никогда не бывав здесь прежде, Давьян узнал вид, изображенный на полотнах множества художников. Он смотрел на Илин Тор. Мальчик перенес внимание на равнину. На ней темнели точки: люди в черных доспехах, действуя с механической четкостью и точностью, разводили костры, готовили пищу. Присмотревшись, Давьян нахмурился. На многих, кроме брони, были шлемы – но там, где полагалось находиться прорезям для глаз, темнел гладкий металл. Как они видели, чем занимаются? Но двигались все уверенно, как будто слепота ничуть не смущала этих людей. На тех лицах, что оставались открытыми, виднелся крупный знак: три вертикальные волнистые черты, заключенные в круг. Герб? Давьян простоял так около минуты и прищурился, разобравшись в происходящем. У каждого костра обнаружилось по одному солдату без шлема – эти только надзирали за действиями других. Командиры, по всей видимости, но как много их было! Мальчика пробрал озноб. Вся картина внушала… беспокойство. Не сон ли это? Он ощущал исходящее от земли дневное тепло, воздух сушил ему легкие. Давьян с силой ущипнул себя за запястье и поморщился от боли. Нет, не сон. Он в самом деле здесь. Вдруг он заметил высокого воина без шлема, уверенно шагавшего между кострами. Там, где он проходил, движение замирало: даже те, кто, казалось бы, не мог его видеть, бросали свои дела, обернувшись к нему. За ним оставался след напряженной тишины. Воин остановился посреди лагеря и поднял руку: все солдаты по этому знаку вскочили на ноги, подступили к нему, забыв обо всем. Волнение, предвкушение стало почти осязаемым. Генерал, как назвал его про себя Давьян, выждал, пока все взгляды обратились к нему. У него было жесткое лицо, рассеченное скрещивающимися шрамами. Черные волосы длиной до плеч были стянуты на затылке. Он хладнокровно оглядел своих людей. Взгляд был жестким и гордым. – Две тысячи лет, – заговорил он громко, чтобы слышали собравшиеся перед ним, и покачал головой. – Слишком долгий срок. Среди солдат прошел согласный ропот, но генерал, вскинув руку, немедленно заставил их умолкнуть. Он подтянулся, став еще более прямым и гордым. И закричал так, что слышать могли уже все: – Две тысячи лет наш народ дожидался справедливости. Две тысячи лет борьбы за жизнь, две тысячи лет жертв. И наконец наше время пришло. Мы вырвались из тюрьмы. Наконец мы готовы встретить лицом к лицу старинного врага, и вы, невредимыми преодолевшие илшару, воистину достойны этой битвы. Все вы знаете меня или знаете, кто я. Мое имя – Андан Маш’аан, сразивший Лих’каага, второй меч Данариса. Я верю в меч у себя на поясе и в своих соратников. Я верю в замысел Защитника и в нашу решимость исполнить его. Он обвел их яростным взглядом, заставившим Давьяна отшатнуться назад. – Ими, и своим именем, своею честью, самой своей жизнью я клянусь вам в одном. Когда мы исполним свое дело, эта страна будет гореть. Ее реки потекут кровью. Ее армии станут прахом под нашими ногами. Ее женщины возопиют, а дети зарыдают. Он поднял меч, выкрикнув с огнем в глазах: – Андарра падет! Мы отомстим! Согласный рев накатил волной, громом отдался в ушах Давьяна.