Давьян простоял так около минуты и прищурился, разобравшись в происходящем. У каждого костра обнаружилось по одному солдату без шлема – эти только надзирали за действиями других. Командиры, по всей видимости, но как много их было! Мальчика пробрал озноб. Вся картина внушала… беспокойство.

Не сон ли это? Он ощущал исходящее от земли дневное тепло, воздух сушил ему легкие. Давьян с силой ущипнул себя за запястье и поморщился от боли.

Нет, не сон. Он в самом деле здесь.

Вдруг он заметил высокого воина без шлема, уверенно шагавшего между кострами. Там, где он проходил, движение замирало: даже те, кто, казалось бы, не мог его видеть, бросали свои дела, обернувшись к нему. За ним оставался след напряженной тишины. Воин остановился посреди лагеря и поднял руку: все солдаты по этому знаку вскочили на ноги, подступили к нему, забыв обо всем. Волнение, предвкушение стало почти осязаемым.

Генерал, как назвал его про себя Давьян, выждал, пока все взгляды обратились к нему. У него было жесткое лицо, рассеченное скрещивающимися шрамами. Черные волосы длиной до плеч были стянуты на затылке.

Он хладнокровно оглядел своих людей. Взгляд был жестким и гордым.

– Две тысячи лет, – заговорил он громко, чтобы слышали собравшиеся перед ним, и покачал головой. – Слишком долгий срок.