Среди солдат прошел согласный ропот, но генерал, вскинув руку, немедленно заставил их умолкнуть. Он подтянулся, став еще более прямым и гордым. И закричал так, что слышать могли уже все:

– Две тысячи лет наш народ дожидался справедливости. Две тысячи лет борьбы за жизнь, две тысячи лет жертв. И наконец наше время пришло. Мы вырвались из тюрьмы. Наконец мы готовы встретить лицом к лицу старинного врага, и вы, невредимыми преодолевшие илшару, воистину достойны этой битвы.

Все вы знаете меня или знаете, кто я. Мое имя – Андан Маш’аан, сразивший Лих’каага, второй меч Данариса. Я верю в меч у себя на поясе и в своих соратников. Я верю в замысел Защитника и в нашу решимость исполнить его.

Он обвел их яростным взглядом, заставившим Давьяна отшатнуться назад.

– Ими, и своим именем, своею честью, самой своей жизнью я клянусь вам в одном. Когда мы исполним свое дело, эта страна будет гореть. Ее реки потекут кровью. Ее армии станут прахом под нашими ногами. Ее женщины возопиют, а дети зарыдают.

Он поднял меч, выкрикнув с огнем в глазах:

– Андарра падет! Мы отомстим!

Согласный рев накатил волной, громом отдался в ушах Давьяна.

* * *

Вопреки предвечернему зною, Давьяна пробрал озноб. Дорога пропала, лес стал густым, почти непроходимым, и под конец дня они едва ползли, прорубаясь вперед и вверх сквозь вековую дикую чащу. Было в этом лесу что-то пугающее: тени ползли и двигались, не следуя движению самих ветвей, и со всех сторон чудились устремленные на них взгляды. Стволы, толстые и перекрученные, нависали, словно гневаясь на вторгшихся чужаков. Не пела ни одна птица, и звериных шорохов Давьян не слышал с самого утра.