Он никому не рассказал о странном ночном видении, даже Вирру. Все утро он уговаривал себя, что это пустое, что сон вызван разговорами Териса о грозящей из-за Рубежа опасности – но в глубине души знал, что обманывает себя. Он помнил все подробности как живые. А снов никогда не запоминал.

Как ни старался Давьян отстранить это знание, он понимал: увиденное было прозрением.

Он готов был радоваться трудностям пути – те помогали отвлечься. После Триндара его мысли слишком часто обращались к Аше. Ее лицо, ее улыбка вставали перед глазами, и тогда он стискивал зубы до свирепой неотступной боли.

Он тосковал по ней. Никогда ему больше не поговорить с ней, никогда не признаться в своих чувствах. Не отступала и глубокая скорбь по госпоже Алите, Талену и остальным, но мысль об Аше была больнее, острее.

Он поднял глаза на Териса во главе отряда. Тот, срубив еще несколько лиан, вырвался на обрыв и остановился, обернув к спутникам изрезанное шрамами лицо. Облегчение на нем смешивалось с тревогой.

– Мы на месте, – провозгласил Терис.

Давьян, выбравшись на край скалы, округлил глаза: открывшееся зрелище заставило его забыть все тревоги. Они стояли над крутым, почти отвесным спуском; разбитая лестница резко уходила вниз, кажется, к маленькому селению. На его улицах не видно было никакого движения, дома стояли пустыми скорлупками, в каждом недоставало крыши или хотя бы стены. Тишина в меркнущем свете наводила жуть.

За домами земля резко срывалась в пропасть: даже сюда из нее доносился далекий грохот воды. Давьян знал: если подойти к краю пропасти и склониться над ней, в глубине откроются белые от пены воды реки Лантарк.

Перекинутый через ущелье мост скрывался в густом тумане через сотню шагов. Белый камень поблескивал в последних лучах дня; ни трещины, ни стыка не видно, словно мост был высечен из одной огромной глыбы. Даже издали он выглядел достаточно широким для пятерых в ряд, если не шире. Под его длинным пролетом Давьян не увидел опор. Сколько хватало взгляда – плавный ровный изгиб.

Но смутил его туман – неестественно густой и темный, повисший занавесом посреди пропасти, он пожирал гаснущий свет, распространяя на все зрелище холодную мрачность. Всматриваясь, Давьян понял вдруг, что различает в нем смутные формы – самые верхушки домов и других городских строений. Если бы не они, он готов был бы поверить, что между двумя краями ущелья – пустота.

– Дейланнис, – с трепетом прошептал рядом Вирр. Терис сошел с коня.

– Лошадей придется оставить, – с сожалением сказал он.

– Они же погибнут! – возмутилась Дезия.