Фрею стало страшновато. Атмосфера в помещении изменилась. Зал будто пропитался ощущением распада и медленного тления.

Крейк вынул из мешка охапку фальшфейеров и принялся расставлять их неровным кругом, в центре которого помещалось кольцо, созданное им для борьбы с Шакалом. Фальшфейры зашипели, все окутала красная мгла, в воздухе поплыл резкий запах фосфора.

По мере того как сияние стен угасало, понижалась и температура. Из пустыни повеяло холодом. Дариан, Угрик и Крейк находились среди баков с азриксами. За пределами огненного круга уже сгустилась полная тьма.

Они стояли спина к спине. Фрей держал саблю наготове, а левой рукой сжимал металлический цилиндр, который ему вручил Крейк. Йорт вооружился дробовиком и вторым цилиндром. Фальшфейер, оказавшийся неподалеку, освещал путешественника. Татуированный орнамент, покрывавший лицо Угрика, делал его похожим на кровожадного йортского варвара из легенд. Крейк вцепился в металлический шар, присоединенный к висящему на поясе маленькому аккумулятору. Эта система, заверил Грайзер своих спутников, будет действовать очень эффективно.

В кровавых отблесках сигнальных факелов они выглядели именно так, как подобает проклятым.

Капитан посмотрел на серебряное кольцо на своем мизинце, и ему на память сразу непрошено явилась Триника. «Прощай», – будто наяву он услышал ее слова. Интересно, будет ли она плакать, когда ей доложат о его смерти?

Впрочем, зачем ерунду городить? Если он погибнет здесь, то пропадет бесследно, канет в пустыне. Город азриксов станет его могилой.

Ощущение потери ошеломило его. Почти обрести ее вновь и опять утратить… Нет, такое невыносимо. Теперь он по-настоящему испугался. Не из-за подступающей смерти, а из-за того, что она будет означать.

Значит, ему грозит бесповоротное расставание с Триникой. Получается, что он сдался и отдал Тринику безжалостному призраку ее самой. Но она оставалась внутри себя – подлинная Триника. Она могла бы возродиться, обрести счастье, позволить себе быть любимой – он знал это.

Но лишь в том случае, если он не погибнет.

И Фрей дал себе клятву, принес твердую, непререкаемую присягу. Если он доживет до восхода, то отыщет ее. Он вернется в Вардию и сделает все, что угодно, но заслужит ее прощение.

«Ладно, Дариан, – подумал он. – Стоит Триника того, чтобы жить ради нее?»

Он никогда не признавался в этом самому себе, даже когда тонул в море грога. Но здесь, в полной безнадежности, эта мысль придавала ему силы.