Фрей вынул из кармана клипсу и надел ее на ухо.

— Крейк? — сказал он. — Будь наготове. Приближается челнок.

Крейк, державший руку на ухе с клипсой, поднял голову и посмотрел на остальных.

— Они идут, — сказал он.

Плом, в двенадцатый раз проверявший резонаторы, застыл на месте. Он быстро кивнул и встал. Канцлер был приземистым толстым человеком лет шестидесяти. Лысую макушку окружали жидкие седые волосы, прилипшие к вискам. Он вынул носовой платок, промокнул лоб и поправил пенсне, примостившееся на носу.

— Ну, — сказал он запыхавшимся голосом, — как говорится, пришло время вступить в битву мужчинам.

Морбен Кайн стоял у окна на дальней стороне комнаты, сцепив руки за спиной и наклонив голову в маске. Он через плечо посмотрел на остальных двоих. Из-под медной маски сверкнули механические зеленые глаза.

— Плом, еще не поздно отступить, — сказал Крейк. — Мы сами сможем это сделать.

Плом нервно хихикнул:

— О, не сейчас. Ты от меня так просто не отделаешься. Я не искатель приключений и не рыцарь Центурии, но я демонист.

— Да, — сказал Крейк, кладя ладонь на плечо друга. — Мы здесь все демонисты.

И, действительно, демонизм привел их сюда и сплотил ради общего дела: флибустьера, рыцаря Центурии и политика. Плом заседал в Совете канцлеров; но сегодня он мог потерять все, включая рассудок и жизнь. Тем не менее, искушение Искусства было слишком притягательным. Возможность поработать и поучиться у человека вроде Морбена Кайна была такой редкой, что он не мог сопротивляться ей. Схватить императора, сделать то, что никто из демонистов никогда не делал… нет, он не мог упустить такую возможность. Они все были исследователями в запрещенных землях; открытие было их наркотиком. Плом не был храбрецом, но страсть к Искусству каким-то образом вдохнула в него храбрость.

«То, с чем мы столкнулись, — сказал он, когда Крейк попросил его помочь им, — не только атака на наши вольности и способ жизни, но и атака на свободу мысли и свободу исследования. Я стал политиком, чтобы однажды демонисты могли выйти наружу без страха быть повешенными. И черт меня побери, если я забьюсь в дыру из-за пробужденцев».

Ему вообще не надо было быть здесь, с ними; для ловушки достаточно было использовать его имя. Но он настоял на том, чтобы участвовать. И, тем самым, немного пристыдил Крейка, считавшим его слабовольным человеком, которым легко управлять. Хорошим человеком, но не героем. Тем не менее, он добровольно поднимал свой флаг на мачте, сейчас и раньше, рискуя своей жизнью ради их дела. Крейк, напротив, проводил месяцы, сидя на изгороди. Потребовалась смерть его отца и уничтожение семейного дома, чтобы спугнуть его оттуда.