– Должен, – не колеблясь ни секунды ответил Стольник.

– Вот и я так считаю, – кивнул Прапор. – И что ты думаешь, я его убил?

– Думаю, да, – сознался Стольник. – Я бы убил, и это было бы справедливо. Око за око, зуб за зуб.

– Нельзя людей убивать, если ты не на войне! Либо судить по закону, либо прощать, – стукнул кулаком по столу Прапор. – Не для того жизнь одному человеку дана, чтоб другой ее мог отнимать. Тем более, если человек умрет, как он осознает свои ошибки?

– Наверное, вы правы. Так вы его в милицию сдали?

– Все религии говорят о прощении. Вот и я простил, – хмуро сознался Прапор.

– Не ожидал, – мотнул головой Стольник. – Значит, вы сильней меня, раз смогли простить такое.

– Наверно, – согласно кивнул Прапор. Зажмурился, пытаясь скрыть проступившие слезы, и допил оставшуюся в первой бутылке водку из горла. Потом отдышался, осмотрел Стольника мутным взглядом и добавил: – Ты мой освободитель от тяжкого груза, мне ведь признаться в своем прощении некому было, а ты вон в силовые структуры пошел, поэтому я тебе и рассказываю.

– Так что вы с ним сделали? – чувствуя подвох, встревоженно спросил Харитон.

– Простил и лишил возможности повторить свои грехи когда-либо в жизни, – хмыкнул Прапор.

– Как?

– Я же в армии, когда призвался вначале, при госпитале служил. Насмотрелся, как операции делают. Ну, я его лишил возможности кого-либо держать, бить, догонять, насиловать и рассказывать об этом. Да что говорить, пойдем покажу, – вяло махнул рукой Прапор и, встав, направился в дом.

Заинтригованный Стольник направился за ним.

Они прошли в спальню, которая когда-то послужила его больничной палатой, где ему было так уютно и светло.

Переступив вслед за хозяином через порог, Стольник замер.

На него смотрело, вытаращив расширенные от животного ужаса глаза, тело Сусела. Именно тело, поскольку рук и ног у него не было. Судя по издаваемым звукам, язык тоже отсутствовал.

– Вот гаденыш! – с какой-то ужасающей лаской заметил Прапор. – Опять обосрался, как меня увидел. Серит больше, чем жрет. Особенно как я зайду. Ну, ничего, я о нем забочусь. Какушки убираю. Кормлю, чтоб было чем дристать. Я же тебе говорил, что я его простил за то, что он дочурку мою изнасиловал и убил.

Стольник посмотрел в глаза Прапора и только сейчас понял, что они не мутные, а безумные. Он попятился, чтоб оказаться подальше от страшной комнаты, скрывающей тело, ставшее тюрьмой для души, несущей зло.

– Ты теперь меня в тюрьму ведь посадишь? – с надеждой спросил Прапор.

Стольник не нашел в себе сил ответить. Он отпрянул к стене, но за его спиной оказалось открытое окно, и он кубарем вылетел во двор. Вскочив на ноги и не оглядываясь, он перепрыгнул через забор. Не было иных мыслей и желаний, кроме как скорей удалиться от этого страшного места. С территории «прощения».