Когда мы добрались до дома, мой бедный рассеянный папа предложил сварить куриный суп. Я отказалась и пошла к себе.

– Как тебе кажется, ты сможешь вечером съездить к маме? – спросил он из коридора. Папа всегда опасался нарушить ее обостренное чувство порядка.

Я закрыла дверь, не ответив. Руки у меня дрожали. Я тщетно искала какое-то объяснение тому, что произошло в кабинете медсестры. Наверное, меня расстроили шуточки одноклассников, а когда в дело вмешались гормоны, случилась паническая атака. Ну да. Все понятно.

Но в глубине души я понимала, что лгу самой себе. Меньше всего мне хотелось ехать с визитом в сумасшедший дом.

Через пять минут я вернулась в гостиную. Папа сидел в своем любимом кресле – плисовом, потертом, громоздком, украшенном аппликациями в виде маргариток. Во время одного из своих припадков Элисон обшила все кресло тряпичными цветами. И папа не желал с ним расставаться.

– Тебе лучше, Бабочка? – спросил он, оторвавшись от рыболовного журнала.

Порыв сырого воздуха из кондиционера охладил мое лицо, когда я прислонилась к ближайшей стенке, обшитой деревянными панелями. В нашем небольшом доме всегда трудно было по-настоящему уединиться, а в тот день он казался еще меньше обычного.

Папины волнистые темные волосы колыхались от сквозняка. Я переступила с ноги на ногу. Вот почему мне никогда не нравилось быть единственным ребенком – не с кем поговорить по душам, кроме папы.

– Надо кое-что купить. Нам дали всего одну штуку, образец.

Папа смотрел на меня бессмысленно, как олень, разглядывающий забитое шоссе в утренний час пик.

– Ну, у нас в школе был особый разговор, – продолжала я, не зная, куда деваться от смущения. – Такой, куда мальчики не допускаются…

Я достала фиолетовую брошюрку, которую раздали всем девочкам в третьем классе. Она помялась, потому что все это время лежала в ящике комода, под носками.

После неловкой паузы папа страшно покраснел.

– А. Так вот почему…

Он вдруг с преувеличенным вниманием принялся разглядывать цветные наживки для морской рыбалки. Папа то ли смутился, то ли встревожился, а может быть, то и другое, поскольку в радиусе пятисот миль от города Плезенс, штат Техас, не было никакого моря.

– Ты ведь понимаешь, что это значит, да? – спросила я. – Элисон снова будет говорить со мной о половой зрелости.

Теперь у папы покраснело не только лицо, но еще и уши. Он перевернул страницу, тупо глядя на картинки.

– Ну, кто же лучше лучше мамы расскажет тебе про птичек и пчелок. Правда?

Внутренний голос ответил: «Сами пчелки, очевидно».

Я кашлянула.