– Спасибо, князь, – сухо поблагодарил его Зверев.

Как ни изъяснялся в своей любви Друцкий, у Андрея появилось сильное подозрение, что после рождения законного наследника рода Сакульских дядюшка намеревался забрать племянницу от постылого мужа к себе в усадьбу и голубить, баловать, как и ранее. С родовитым боярином из рода Трубецких, Репниных или Оболенских такой фокус бы не прошел, а вот с провинциальным, неименитым боярином Лисьиным – вполне мог и прокатить. Отпросилась бы жена к родичу повидаться, да и не вернулась. И чего сделаешь? Силой не забрать: у Друцких одних детей боярских больше, нежели у Лисьиных холопов. Царю или в приказ с этой бедой кланяться – так ведь позор на сто веков вперед для всего рода! Да-а, с такими родственниками ухо нужно держать востро. По миру ведь пустят и еще благодарить по гроб жизни заставят.

– Токмо ушкуй морской покупайте, на прочие не разменивайтесь. Опасно на прочих в Ладогу выходить. Пятеро корабельных с ним управятся, а опосля еще и своих обучите. Ты подкрепился? Пойдем, покажу холопов новых твоих.

Андрей с тоской глянул на стерлядь, так и оставшуюся нетронутой, и вслед за хозяином поднялся из-за стола. Они спустились во двор, где вся челядь мгновенно скинула шапки и замерла в поклоне, подошли к конюшне. Князь Друцкий заглянул внутрь:

– Эй, на сеновале! Подь сюда, бездельники! Токмо и знают бока отлеживать.

Наверху, где под коньком крыши, над жердяным потолком, было набито еще изрядно, несмотря на весну, сена, послышалось шебуршание, потрескивание, вниз посыпались сперва мелкие колоски и стебельки, потом спрыгнули двое ребят. Других трое корабелов спустились не спеша, по приставной лестнице. Они собрались в воротах и, не выходя наружу, низко поклонились:

– Здравствуй, батюшка князь.

– Япона мама… – только и смог выдохнуть Зверев.

Двумя из обещанных ему корабелов оказались мальчишки лет по двенадцать: один рыжий, другой косоглазый. Вряд ли они могли продаться в холопы добровольно. Скорее всего, родители продали, чтобы от закупа избавиться или иной кабалы. По лестнице первым спустился мужик лет сорока, с изуродованной левой половиной лица и вывернутой наизнанку, словно у кузнечика, левой ногой. Похоже, его в свое время чем-то очень крепко приложило. Даже странно, что рука осталась нормальной. Вторым, кряхтя, слез старик лет семидесяти, седой до непорочной белизны, с трясущейся головой и впалой грудью. Лишь третий холоп оказался ладным с виду тридцатилетним мужиком. Но Андрей был уверен, что и с ним все не слава Богу. Не мог же Друцкий ему нормального человека отдать!