Клёна свернулась калачиком на лавке и по лицу вновь потекли медленные тяжелые слезы. Выгонит ее Клесх. Вон, обережники все бобылями ходят, нешто захочет он позориться. Развернет от порога да отправит, куда глаза глядят. И прав будет.

— Эй, ты что? — Фебр, туго-натуго перевязанный, подсел к девушке, стараясь беречь растерзанный бок. — Чего опять плачешь?

— Испугалась.

— Кого? — не понял он.

Она кивнула на его повязки. И покраснела. Курица глупая. То-то сказки на полатях слушаешь про отважных девок да парней и кажется — сама ничуть не уступишь им, коли придется, и боль стерпишь, и храбрость явишь. Ну, так то в сказках. А в жизни, вон, как все обернулось. Плоть увидела истерзанную, чуть без чувств не упала. И мутит до сих пор.

— Нашла чего пугаться. На, — он протянул ей рушник вытереть лицо. — Не плачь. Послезавтра обоз до Цитадели отправится, поедешь к бате.

От этих его слов она едва не разрыдалась еще горше.

***

***

Малой догрызал лягушку. Тонкие сладкие косточки хрустели на крепких зубах. Лягушка попалась шустрая, и ловить ее было весело, а есть вкусно. Да еще и большая. И мясо упружистое, сочное…

А потом он развалился на мшистой земле и покатался с боку на бок. Полежал на пузе, понаблюдал за букашкой, бежавшей по своим делам. Опрокинулся на спину, послушал шум ветра в кронах.

Все бы хорошо. Но скучно.