Что от него можно взять хоть на ломаную джакату стоящего? Леоман их заманил внутрь, превратил город в паутину, из которой не вырваться…
Распухший глаз солнца оторвался от горизонта, уже почти пора выступать.
Десять, может, и больше крысят. Все розовые, сморщенные, съёжились в старом ласточкином гнезде, которое взрывом сорвало со стены. Сжимая гнездо в руках, Флакон смотрел на них. Мать цеплялась за его левое плечо, морщила носик, будто раздумывала, а не прыгнуть ли – то ли к своим беспомощным детям, то ли вцепиться Флакону в шею.
– Расслабься, дорогая моя, – прошептал маг. – Они мои настолько же, насколько и твои.
Рядом послышался сдавленный хрип, затем взрыв смеха.
Флакон гневно покосился на Улыбку:
– Ты ничего не понимаешь, корова безмозглая!
– Поверить не могу, что ты решил забрать с собой эту грязную тварь. Не спорю, она нас вывела, так оставь её теперь в покое. К тому же, ты же им никак жизнь сохранить не сможешь – она ведь их должна кормить, верно? А значит, должна искать еду. А где она её найдёт? Мы же сейчас выйдем на марш, дурень ты этакий!
– Мы справимся, – упрямо ответил Флакон. – Они ведь стайные животные, крысы. Вдобавок, мы ведь уже набрали довольно еды – пока что много есть нужно только самой И'гхатан. Детёныши лишь сосут.
– Прекрати, меня уже тошнит. В мире и так полно крыс, Флакон. Большую забирай, конечно, а остальных оставь птицам.
– Она мне никогда этого не простит.
Сидевший неподалёку Корик смерил взглядом бранящихся солдат, а затем поднялся.
– Далеко не уходи, – сказал Смычок.
Сэтиец-полукровка пробурчал что-то невнятное в ответ, а затем направился к северной, дальней оконечности плато, где землю испещрили широкие и глубокие ямы. Подойдя к краю одной из них, Корик взглянул вниз. Давным-давно здесь брали глину горшечники: тогда ещё вода залегала близко к поверхности. Когда она пересохла, в ямы стали сбрасывать мусор, в том числе – тела нищих и бездомных.