Светлый фон

Чивдар отвернулся. Если бы ему просто надоело зрелище, он мог бы мгновенно все прекратить. Лия был пленницей и врагом Венды – но ее жуткая пронизывающая песнь, видимо, пробудила даже в нем страх перед богами, потому он и позволил ей довести дело до конца.

К нам присоединились Гриз и Эбен, а также – к неудовольствию чивдара – семеро его солдат. Похватав пики, топоры и все, что было под рукой, мы начали копать ямы рядом с павшими.

Глава шестьдесят девятая

Глава шестьдесят девятая

Мы провели ночь в долине невдалеке от того места, где были захоронены останки убитых, а наутро тронулись в дорогу. До Венды оставалось три дня пути. Теперь мы двигались в сопровождения пышного эскорта – батальона из четырехсот солдат. Или шестисот? Числа больше не имели значения. Я не смотрела по сторонам и ехала, опустив голову. Перед собой я видела круп жеребца Эбена. Он все сильнее хромал, припадая на переднюю ногу. Я сомневалась, что в таком состоянии он дотянет до Венды.

У меня капало с одежды. Всего час назад я, полностью одетая, зашла в реку, бегущую вдоль долины. Я не ощутила прикосновения воды к коже, но увидела, как на ней выступили мурашки. Я долго стояла, позволяя воде промыть мою окровавленную одежду. Кровь Вальтера и кровь тридцати мужчин лентами стелилась по воде, и та несла ее назад, к дому. Мир всегда будет помнить, даже если забудут люди. Неподалеку от брата я нашла Гэвина, лежавшего ничком. Его легко было опознать по густой рыжей шевелюре, а вот узнать Авро или Сирила оказалось не так просто – только их преданность брату, с которым они были неразлучны, заставляла меня думать, что и они полегли здесь. Мертвое лицо, когда смоешь кровь, становится жестче, все его черты заостряются – деревянная маска, обтянутая серой кожей.

Я буду помнить их всех. Я никогда не забуду.

Я буду помнить их всех. Я никогда не забуду

Каден, Финч и несколько других помогли рыть могилы. Без них я не справилась бы, не смогла бы предать всех мертвецов земле – но это из-за них погиб весь отряд. Возможно, один из тех солдат, что помогали мне копать, вонзил меч в грудь Вальтера. Или отсек руку Сирилу. Должна ли я была чувствовать благодарность им за помощь? Правда, я вообще почти ничего не чувствовала. Все чувства из меня были вымыты, унесены прочь, как кровь павших и навеки оставшихся в той долине.

Глаза мои были сухи, а стертые до кровавых волдырей руки не чувствовали боли, но спустя два дня после убийства Вальтера внутри меня что-то высвободилось. Что-то тяжелое и пронзительное, чего я никогда не ощущала прежде – как будто острый обломок камня, который вращается и вращается, словно привязанный к колесу. Он непрерывно громыхал, и у этого грохота был определенный ритм. Может быть, что-то сродни этому грохотало в груди у Вальтера, когда он держал на коленях Грету. Что оборвалось у меня внутри, я не знала, но была уверена: то, что оборвалось, что терзает меня изнутри, никогда уже не встанет на место и не обретет покоя.