Подойдя к столбу для наказаний, я почувствовал на себе тяжесть взглядов толпы. Сколько здесь собралось? Две сотни? Три? По достижении определенного количества число теряет значение и остается лишь безликая масса.

Сценическая тренировка помогла мне держаться прямо под взглядами. Я уверенно прошел к столбу посреди моря шепотков — не выступая горделиво, поскольку знал, что это может настроить людей против меня, но также не выказывая раскаяния. Я нес себя ровно и твердо, как учил меня отец, на моем лице не было ни страха, ни сожаления.

Идя к столбу, я ощутил, как начал действовать налрут. Я вдруг почувствовал себя совершенно проснувшимся, а все вокруг стало почти болезненно ярким. Когда я дошел до середины двора, время словно замедлилось. Ноги наступали на камни, поднимая маленькие облачка пыли. Я ощущал, как дыхание ветерка, поймавшего край моего плаща, пробирается под него и охлаждает пот между лопатками. На секунду показалось, что если я вдруг захочу, то смогу пересчитать все лица вокруг меня, как цветы на лугу.

Я не заметил в толпе никого из магистров, кроме Хемме. Он стоял около столба, в своем самодовольстве похожий на свинью. Руки он сложил перед собой, позволив рукавам черной магистерской мантии свободно свисать по сторонам. Хемме поймал мой взгляд, и его рот изогнулся в победной ухмылке, которая, я знал, предназначалась мне.

Я решил, что скорее откушу себе язык, чем доставлю ему удовольствие видеть мой испуг или даже беспокойство. Вместо этого я одарил его широкой уверенной улыбкой, а затем отвернулся, словно бы он не имел ко мне никакого отношения.

Потом я оказался у столба и услышал, как кто-то что-то зачитывает, но слова были для меня только призрачным жужжанием. Я снял плащ и положил его на спинку каменной скамьи у подножия столба. Затем начал расстегивать рубашку — так беспечно, словно собирался купаться.

Рука на запястье остановила меня. Человек, который зачитывал приказ, выдал мне улыбку, которая пыталась быть успокаивающей.

— Тебе не обязательно снимать рубашку, — сказал он. — Она немного защитит от боли.

— Я не собираюсь портить прекрасную рубашку, — ответил я.

Он бросил на меня странный взгляд, затем пожал плечами и пропустил веревку через кольцо наверху.

— Давай руки.

Я бесстрастно посмотрел на него.

— Вам не стоит беспокоиться, что я убегу.

— Это чтобы ты не упал, если потеряешь сознание.

Я смерил его жестким взглядом.

— Если я потеряю сознание, можете делать, что хотите, — твердо сказал я. — До этого я привязан не буду.

Что-то в моем голосе заставило человека остановиться. Он не стал спорить со мной, а я залез на каменную скамью под столбом, вытянулся, чтобы достать до железного кольца, и крепко ухватился за него обеими руками. Оно было гладкое и холодное, и это меня странно успокоило. Я сосредоточился на кольце, погружаясь в «каменное сердце».