— Ты бы все равно не поверила, — вздохнул он.

— Скорее всего, нет. Но мог бы попытаться.

После некоторого колебания Джинн спросил:

— С тобой все в порядке, София?

Только сейчас Голему бросилась в глаза чересчур бледная кожа девушки, ее теплая, не по погоде, одежда и дрожание рук. А кроме того, она улавливала целый сгусток чужих сожалений, тоски и прежде всего — страстное желание не стать объектом жалости.

— Я болела, — сказала София, — но теперь мне, кажется, лучше. А сейчас, прошу тебя, надень что-нибудь, — улыбнулась она. — Я вернусь через пару минут.

Она вышла, а Джинн начал рассматривать одежду. Женщина присела на край кровати, не зная, куда девать глаза. Смотреть на одевающегося мужчину почему-то казалось куда более неприличным, чем на раздетого. Отвернувшись, она подошла к туалетному столику хозяйки и принялась изучать расставленные на нем безделушки: позолоченные щетки для волос, красивое ожерелье из серебра и стекла и множество разных бутылочек и баночек. На шкатулке с драгоценностями красовалась миниатюрная золотая птичка в клетке, в происхождении которой не могло быть никаких сомнений.

— Ты и для нее сделал фигурку, — заметила женщина.

Джинн уже застегивал воротник сорочки.

— А ты ревнуешь? Она хотя бы не вернула ее мне.

— Я не могла оставить ее — я ведь выходила замуж.

Ненадолго в комнате повисло молчание.

— Майкл… — сказал наконец Джинн. — Он ведь тоже теперь замешан во все это?

Женщина вздохнула:

— Да, я еще не все тебе рассказала.

То поражаясь, то хмурясь, Джинн выслушал ее короткий рассказ о том, как в приютном доме, в кабинете мужа, она нашла рукопись с заклинаниями Шальмана и как пыталась разобраться с ее содержанием.

— И где она сейчас?

— У Анны. — Заметив, как изменилось его лицо, она поспешно добавила: — Не могла же я оставить ее в пекарне! Анна спрячет ее где-нибудь, но я не знаю, что делать с ней дальше.

— Сожги, — коротко посоветовал Джинн.

— Там собрано так много разных знаний.