Клинок совершенно явно стоил много больше. И непохоже было, что старый кузнец не знает его истинной стоимости. Значит, хочет избавиться, но в то же время и боится продешевить.
– Проклятие на нём, что ли?
Кузнец вздрогнул, и Фесс понял, что угадал.
– Да ты не бойся, мастер, я его всё равно возьму. Только расскажи правду!
И Неясыть зазвенел цехинами.
Кузнец долго и тщательно пересчитывал монеты, проверил каждую на зуб и только после этого окончательно вручил Фессу оружие.
– Ножны, что называется, не родные, сам делал, – признался кузнец. – Без излишеств, ну да тебе они и ни к чему. Едва ли ты внимания лишнего хочешь, солдат. А история у него… в общем, когда тут пару месяцев назад появились мертвяки ходячие, отец Бернар наш не стал отцов-экзекуторов звать, а выписал откуда-то из Салладора знатного воина-охотника за Нежитью. В общем, этот охотник… не преуспел тут. Сожрали его вместе с отцом Бернаром. Ну, а я утречком рано первый на то место пришёл, гляжу – четыре мертвяка в мелкую крошку изрублены, а рядом этот меч валяется. От рыцаря того даже доспехов не осталось, от отца Бернара – только символ нагрудный. Вот такая история… У меня который уж день на сердце неспокойно. Всё кажется – вот-вот мёртвый за своим мечом явится. Или что ещё похуже случится… Ну что, берёшь, солдат?
– Беру, – глядя прямо в глаза кузнецу, ответил Неясыть. Хотя ясно было, что на клинке – проклятие умершего рыцаря и ярость победивших
– Святая Инквизиция справилась-таки, – нехотя буркнул кузнец. – Двух грешниц сожгли…
Всё было понятно.
– Прощай, кузнец.
– И ты прощай, солдат. Не знаю твоей роты, но всё равно – удачи! Чувствую, она тебе понадобится, и притом очень скоро!
Неясыть мрачно кивнул.