Я додекламировался до того, что загнал себя в угол. Я знаю, почему я так его оскорбляю, почему испытываю такое облегчение, вбивая гвозди в его репутацию, почему стучу обоими кулаками по его величию.

Он слишком многому меня научил. Он довел меня до этого самого момента, когда я стою здесь и диктую рассказ о своем прошлом, связно и спокойно, что не удалось бы мне сделать, до того как я пришел ему на помощь в истории с его драгоценным Мемнохом-дьяволом и уязвимой маленькой Дорой.

Двести лет назад он лишил меня всех иллюзий, всех лживых оправданий и в голом виде выставил на парижские мостовые, чтобы я искал путь к красоте звездного света, когда-то мне знакомой и слишком мучительно потерянной.

Но пока мы ждали его в красивой поднебесной квартире над собором Святого Патрика, я и понятия не имел, сколько еще ему предстоит с меня сорвать, и я ненавижу его хотя бы за то, что не представляю себе без него свою душу, и, будучи перед ним в долгу за все, что я есть, за все, что я знаю, я ничем не могу пробудить его от неподвижного сна.

Но – все по порядку. Что толку спускаться обратно в часовню, прикасаться к нему и умолять выслушать меня, когда он лежит, словно его действительно покинул рассудок – покинул и уже не вернется.

Я не могу с этим смириться. И не смирюсь. Я потерял терпение; я потерял оцепенение, в котором находил прибежище. Это невыносимо... Но мне нужно продолжать рассказ.

Нужно рассказать тебе, что случилось, когда я увидел Плат, когда меня поразило солнце, и самое ужасное – о том, что я увидел, когда наконец пришел к Лестату и приблизился к нему настолько, что смог выпить его кровь. Да, не следует сбиваться с курса. Теперь я понимаю, зачем он выстраивает цепь. Не из гордости, правда? Из необходимости. Нельзя рассказывать историю, не соединяя ее части друг с другом, а мы, бедные сироты уходящего времени, не знаем другого средства измерения, кроме последовательного. Упав в снежную черноту, в мир, который хуже вакуума, я ведь тоже потянулся за цепочкой. О Господи, чего бы я не отдал во время того ужасного вознесения, лишь бы ухватиться за металлическую цепь!

Он вернулся так неожиданно – к тебе, к Доре, ко мне. На третье утро, незадолго до рассвета. Я услышал, как внизу, в стеклянной башне, хлопнули двери, а потом раздался звук, с каждым годом набирающий сверхъестественную силу, – биение его сердца.

Кто первым поднялся из-за стола? Я застыл от страха. Он пришел так быстро, вокруг него вились дикие ароматы, запахи леса и сырой земли. Он пробивался через каждую преграду, словно за ним гнались те, кто похитил его, однако следом так никто и не появился. Он проник в квартиру один, захлопнул за собой дверь и предстал перед нами в таком жутком виде, что я и вообразить себе не мог, никогда еще после его предыдущих поражений не видел я его таким убитым.