Ни рост, ни сила, ни широкие плечи, ни огромные руки, сжимающие мою раненую плоть, – ничто ему не помогало. Он был мой. Я втянул первый густой глоток крови и подумал, что потеряю сознание. Но тело мое такого не допустило бы. Мое тело приросло к нему, как будто оно целиком состояло из прожорливых щупалец.

Его окутанные просветленным туманом мысли моментально затянули меня в водоворот образов Нью-Йорка, бездумной жестокости и гротескных ужасов, безудержной, питающейся наркотиками энергии и злобствующей веселости. Я погрузился в эти картины. Быстрая смерть меня не устраивала. Мне требовалась каждая капля его крови, а для этого сердце должно нагнетать ее без остановки, сердце не должно сдаться.

Если я и пробовал раньше столь крепкую кровь, столь сладкую и соленую кровь, то я этого не помнил: память просто не способна зарегистрировать такой восхитительный вкус, абсолютный восторг утоленной жажды, удовлетворенного голода, одиночества, растворившегося в жарких интимных объятиях в тот момент, когда меня привел бы в ужас звук собственного бурлящего, напряженного дыхания, задумайся я о нем хоть на секунду.

От меня исходил ужасный шум, противный чавкающий звук. Мои пальцы массировали его крепкие мускулы, мои ноздри вжались в его изнеженную, пахнущую мылом кожу.

– М-м-м-м, как же я тебя люблю, я ни за что на свете тебя не обижу, чувствуешь, как приятно? – шептал я ему сквозь мелеющий ручеек великолепной крови. – М-м-м-м, да, как приятно, лучше, чем самый дорогой бренди...

От потрясения и недоверия он внезапно уступил, отдаваясь исступленному бреду, каждому произнесенному мною слову. Я рванул его шею, расширяя рану, поглубже врезаясь в артерию. Кровь хлынула новым потоком.

По моей спине побежали восхитительные мурашки; они разбежались по рукам, по бедрам, по ногам. Боль и удовольствие смешались, а горячая и живая кровь с силой проникала в мельчайшие волокна моей сморщившейся плоти, накачивала мышцы под поджарившейся кожей, пропитывая даже костный мозг скелета. Еще, этого мало.

– Не умирай, ты не хочешь умирать, нет, не умирай, – напевал я, проводя пальцами по его волосам и чувствуя, как они становятся пальцами, а не когтями птеродактиля, как минуту назад. Но они согрелись; по ним разлился огонь, огонь полыхал в моих опаленных руках и ногах, на сей раз смерть неизбежна, я больше не вынесу, однако пик уже достигнут и пройден, и теперь по мне мчались интенсивные успокаивающие спазмы.

Мое лицо накачивалось кровью и горело, рот наполнялся вновь и вновь, глотать стало совсем легко.

– Да-да, живой, ты такой сильный, удивительно сильный... – шептал я. – М-м-м-м, нет, не уходи... еще рано, еще не время.