Я только молил Бога, чтобы с Меррик ничего не случилось, чтобы Луи не вызвал мой гнев и чтобы однажды ночью душа Лестата вернулась в его тело, потому что он был мне нужен. Отчаянно нужен. Мне было очень одиноко после стольких прожитых лет, после стольких жизненных уроков, после выстраданной боли.

Небо стало угрожающе светлым, когда я покинул Лестата и добрался до своего тайного места – до заброшенного здания, в подвале которого привык спать.

Ничего необычного в этом не было – все мои соплеменники выбирали какой-нибудь печальный старый дом или подвал, отрезанный от мира железными дверьми и запорами, за которые не в силах проникнуть ни один смертный.

Я лег в холодную тьму, установил на место крышку саркофага, и тут мною неожиданно овладела странная паника. Мне казалось, будто кто-то говорит со мной, требуя, чтобы я прислушался, пытается внушить мне, что я совершил страшную ошибку, за которую заплачу своей совестью, пытается внушить, будто я поступил глупо, руководствуясь собственным тщеславием.

Мне было поздно реагировать на этот поток смешанных чувств. Утро беспощадно вступало в свои права, лишая меня тепла и жизни. И последняя мысль, сохранившаяся в памяти, была о том, что я оставил их вдвоем из тщеславия, потому что они меня исключили из своей компании. Я поступил, как самодовольный мальчишка, и за это придется поплатиться.

За рассветом неизменно пришел закат. Я проснулся на следующий вечер, открыл глаза и потянулся к крышке гроба, но тут же убрал руки и вытянул их вдоль туловища.

Что-то удержало меня от желания открыть гроб. Мне была ненавистна эта душная атмосфера, но я все-таки продолжал оставаться в добровольном заточении, пронзая своим мощным вампирским зрением абсолютную тьму.

Я остался на месте, потому что вновь был охвачен паникой, как и в прошлую ночь. Меня мучило острое сознание того, что надо мной возобладала глупая гордыня, раз я оставил Луи и Меррик вдвоем. Мне почудилось, будто под железную крышку гроба проник вихрь, да такой сильный, что наполнил даже мои легкие.

Случилось что-то ужасное и в то же время неизбежное, с печалью подумал я, продолжая неподвижно лежать, словно под действием очередного колдовского заклинания Меррик. Но к этому колдовству она не имела отношения. Меня сковали горе и сожаление – ужасное, мучительное сожаление.

Я проиграл Луи в битве за Меррик. Разумеется, я найду ее такой же, ибо ничто на земле не могло бы заставить Луи одарить ее Темной Кровью, рассуждал я, ничто, даже мольбы Меррик. Да она сама не стала бы просить поделиться с ней этим даром, ей хватило бы ума не отказаться от своей души. Нет, я страдал оттого, что эти двое любили друг друга, а ведь это я свел их вместе, и теперь они разделят то, что мог бы разделить с Меррик я.