"Ни за что, – заявил я. – Я хочу уважать вас и действительно уважаю, хотя вы и обманули мою прародительницу, эту трепетную деву, которую соблазнили в той самой кровати, в которой сплю теперь я. Но я должен услышать из уст Моны, что она меня отвергает".

Джулиен сделал большой глоток горячего шоколада и задумчиво отвел взгляд, словно находил утешение, любуясь ивой, кленом и огромной магнолией, грозившей задушить молодую поросль.

"Ответь-ка, юноша, мне на один вопрос, – сказал он. – Ты не чувствуешь странный запах в этом саду?"

"Конечно, чувствую, он довольно сильный, – ответил я. – Я постеснялся спросить, когда обратил на него внимание. Такой сладковатый запах".

Поведение Джулиена резко изменилось. От очаровательной непринужденности он сразу перешел к печальной серьезности.

"Я еще раз вынужден повторить, mon fils, что ты никогда, ни при каких условиях не должен быть с Моной, – сказал он. – И прости меня, что я привел тебя в это место".

"Что вы хотите этим сказать? И вообще, зачем вы это говорите? Разве мы не сможем хранить верность друг другу до совершеннолетия? Пройдет каких-то три года, и Мона сможет сама все решать за себя, или нет? Она будет жить в моем сердце, я стану носить в медальоне локон ее волос, а когда пробьет час, мы вместе пойдем к алтарю".

"Нет, этого не будет. Пожалуйста, пойми, я очень люблю Мону, я очень тебя уважаю и знаю, что ты отличный парень. Но ты видишь призраков, mon fils, и ты чувствуешь запах смерти. Ведь здесь, прямо под нами, захоронены мутанты, которые не должны были даже рождаться в этой семье. Поверь мне на слово, mon fils, если ты женишься на Моне, ваши дети тоже могут родиться мутантами. И доказательство тому – то, что ты чувствуешь этот запах. Поверь мне".

"Вы хотите сказать, что убили и закопали здесь ребенка Моны?" – вскипел я.

"Нет, ребенок Моны жив, – ответил Джулиен. – Его судьба – совсем другое дело, поверь. Но больше таких существ появляться не должно, тем более с фамилией Мэйфейр, а другой фамилии у Моны никогда не будет".

"Да вы просто сумасшедший!" – воскликнул я.

"Не презирай меня, Тарквиний, ради собственного блага, – сказал он, излучая бесконечное терпение. – Мне казалось, если я объясню все, как есть, то тебе будет легче. Может быть, со временем ты действительно это почувствуешь".

"Тарквиний!" – услышал я свое имя и повернул голову налево.

Там, в широких воротах у бассейна, стоял Майкл Карри – это он меня окликнул, – а рядом с ним я увидел Роуан Мэйфейр. Оба смотрели на меня так, словно я совершил нечто дурное.

Я тут же вскочил.