По спине у меня пробежал холодок. Я взял обе ее руки в свои.

– О, древняя бессмертная с кладбища Невинных Мучеников! – прошептал я в изумлении. – Это ты была тогда с Арманом и Детьми Сатаны. Тебя я назвал Древней Царицей.

– Да, возлюбленный мой Лестат. Я Алессандра. Так зовут меня. Алессандра, дочь Дагоберта, последнего короля Меровингов, причащенная Крови Рошамандом. О, что за счастье – лицезреть тебя здесь, в тепле и безопасности!

Названные ею имена потрясли меня. Историю Меровингов я знал, но кто такой этот Рошаманд? Что-то подсказывало мне: очень скоро я это выясню. Вероятно, не здесь, а где-нибудь еще, но скоро, по мере того, как древние, как и Сиврейн, продолжат выходить из тени.

Мне очень хотелось обнять Алессандру, но нас разделял стол. Я прикинул было, не перелезть ли, но ограничился тем, что крепче стиснул ей руку. Сердце так и колотилось у меня в груди. О, сколь сладкий, драгоценный миг!

– В том обреченном старом шабаше ты была подобна Кассандре! – Слова хлынули из меня неудержимым потоком. – О, ты и не представляешь, как опечалился я, когда мне сообщили, что ты мертва! Сказали, ты бросилась в пламя. О, какую муку я испытал тогда! Ведь мне так хотелось вывести тебя из тех подземелий к свету. Так хотелось…

– Да, юный бессмертный. Я помню. Я все помню. – Она вздохнула и поднесла мои пальцы к губам, целуя их по мере того, как продолжала рассказ. – Если в те ночи я и напоминала Кассандру, то Кассандру, никем не любимую, никому не нужную, даже себе собой.

– О, но я любил тебя! – признался я. – Но почему мне сказали, будто ты бросилась в костер?

– Потому что я и правда бросилась. Однако огонь не принял меня, не убил, и я рухнула на груду догорающих поленьев и старых костей и долго рыдала там, слишком слабая, чтоб хотя бы встать. Там-то меня и похоронили вместе с останками с подземных парижских кладбищ. Тогда я не знала своего возраста, возлюбленный мой Лестат. Не знала своей силы, даров, мне отпущенных. Такова уж участь самых древних бессмертных: скользить по истории, то погружаясь в бездну забвения, то снова поднимаясь на поверхность, скользить по грани безумия, снова и снова переступая эту грань. Думаю, в тех туннелях под землей до сих пор покоятся и другие подобные мне. О, эта мучительная агония тяжкого сна средь шепота и завываний! Лишь твой голос время от времени пронзал мои беспокойные сны.

О, как она была прелестна! Дивный цветок на искривленном старом стебле!

Я пробормотал что-то невнятное на тему, как мне еще тогда хотелось увидеть, какой она могла бы стать, как могла бы расцвести. Но тут же умолк. До чего ж это все эгоистично с моей стороны! Она наконец-то восстала, восстановилась! Она была здесь – полная жизни, сил и энергии, частица новой удивительной эпохи. Однако она не стала меня одергивать. Не отшатнулась. Лишь улыбнулась мне.