Я ужасен. Я эгоистичен. Мои руки находят талию Харпер, бегут вверх по ее спине и путаются в завязках жилета, презирая тот факт, что ее рубашка так надежно закреплена ремешком с ножнами для кинжала.

Руки Харпер закрадываются под мою куртку и вытягивают мою рубашку. Пальцы девушки касаются моего тела. Эти секунды стоили вечности страданий. Мои губы приоткрываются в беззвучном стоне.

И затем Харпер ахает от боли и резко отстраняется.

Девушка смотрит на свои пальцы. На их кончиках блестит кровь. Харпер моргает в недоумении:

– Что… Что… Рэн?

Харпер тяжело дышит, как и я. Мы смотрим на пятнышки крови, затем я срываю с себя куртку и расстегиваю рубашку.

Синие и зеленые чешуйки, блестящие и переливающиеся в свете от камина, покрывают мою кожу редкими пятнами.

Я перестаю дышать.

Чешуя. Не припомню, чтобы хоть когда-то была чешуя. Шерсть определенно была, причем в любом возможном цвете. Змеиная кожа в зеленом и коричневом. Открытые кости. Перья. Чешуи не было ни разу.

Я дотрагиваюсь рукой до своего торса, на котором вырос самый большой чешуйчатый участок.

Чешуйки достаточно острые, их грани, похожие на лезвия ножа, режут мне пальцы. Я отдергиваю руку и ахаю. Маленькие кровавые полоски появляются на моей коже.

Черт побери, конечно же, Лилит предложила Харпер сбежать именно в этот день.

Конечно же.

Харпер отступает назад.

– Что это? – шепчет она.

Я не могу дышать.

– Превращение, – отвечаю я хриплым голосом, в котором смешалось так много эмоций, что все их невозможно перечислить.

– Превращение?

Я делаю дрожащий вдох.