Как хорошо, что в руках у меня горячая кружка. Это помогает отвлечься от боли в запястье и сдерживать бьющую тело дрожь. Я могла бы передумать — сказать что-нибудь. Заявить, что хочу везения или уверенности в себе. Молить о небольшой помощи на экзаменах. Попросить какой-нибудь подарок для Джесс или Дианы, что-нибудь временное и забавное. Но я зашла уже слишком далеко и скоро покончу с этим. Еще немного, и мне больше никогда не придется испытывать это чувство.

Чувство, которое преследует меня, где бы я ни находилась. Ощущение, что стены вот-вот раздавят меня. Как будто воздух вокруг вдруг стал слишком разреженным и с каждым вдохом в легкие попадает все меньше и меньше кислорода.

Мне хочется плакать, но я боюсь. Боюсь того, что случится потом. Боюсь того, во что превращусь.

Диана всегда подтрунивала над моим нежеланием обсуждать свои чувства. Правда, это не означало, что их у меня не было вовсе. Просто я не хотела, чтобы они выплеснулись все одновременно и захватили меня целиком. И вот теперь я больше не могла сдерживаться.

Мне было необходимо это. Так же, как девять лет назад.

Я сделала глубокий вдох и усилием воли подавила слезы.

— Я хочу, чтобы вы принудили меня забыть моего парня.

Гекамистка отхлебывает чай. Смотрит на меня. Я не могу заставить себя поднести кружку к губам.

— Навсегда, — добавляю я. — Никакой этой временной ерунды.

— Навсегда дороже. Скажем… пять тысяч долларов. — Я киваю. Прекрасно. — Что ж, если у тебя есть деньги, я могу это сделать. Конечно. Могу состряпать прямо сейчас. В общем, примешь это прямо перед отходом ко сну и будешь опустошена на веки вечные.

— Спасибо. — Волна облегчения настолько огромна, что я практически разбита. И даже не в силах думать о Уине.

Больше никогда он не подбросит меня до школы на своем грузовике. Не заглянет мне в глаза на выпускном балу, не скажет, что любит. Больше никогда я не увижу его в первом ряду во время выступлений, сияющего для меня одной. Больше никаких поцелуев, обещаний и планов. Никакой любви.

Никакой последней ночи на пляже. Никаких сказанных в гневе слов. Никаких пробуждений от звонка его матери. Никаких долгих прогулок по пляжу с песком и водорослями в волосах, никаких бабочек в животе и глаз, плотно зажмуренных и пересохших от слез. Вся боль последних пяти дней исчезла.

Гекамистка постучала пальцами по столу, привлекая внимание:

— Но существует цена.

— Я же сказала, что заплачу, — говорю я. Карман моей куртки набит деньгами. Они до сих пор все в том же конверте из манильской бумаги, в котором я их нашла. Я чувствую, как они упираются мне в ребра. Как раз пять тысяч долларов. Я отыскала их вчера в собственном шкафу. Они лежали в надорванной обувной коробке в самой глубине шкафа. Я искала, что бы такое надеть, что не напоминало бы мне об Уине. Я не знала, была ли эта коробка там раньше, и вовсе не была уверена, что она принадлежит мне, однако я так же понятия не имела, кто бы мог ее туда положить. Меня охватило чувство, что эти деньги — знак, подтверждающий, что я должна сотворить это заклинание.