— Мне понравилось, — неожиданно произнес он.

Я улыбнулась, не зная, что на это сказать. Говорить не пришлось, Эран все сказал сам:

— Я понял. — Он поднялся и сел напротив меня. — Месть отцу за то, что привез тебя на Иристан?

Почему-то при этих словах он очень внимательно смотрел на меня, явно ожидая реакции.

— Я не за себя мстила, — честно сознаюсь тому единственному, для которого сейчас фактически приватный танец танцевала, и сама в это поверить до сих пор не могу.

— Женщина-за гадка. — Эран улыбнулся, протянув руку, коснулся моих волос. — Я понимаю, как для тебя все это дико. Я знаю, что на Иристан тебя привезли насильно. Мне известно, что в первый же день тебя отдали главе клана МакДрагар, но не представляю, как тебе удалось избежать интимных отношений с ним. Я даже могу предположить, для чего тебе понадобился воин в тот день в Шоданаре. Могу предположить, но не могу понять. И все же сейчас, — улыбка исчезла с его лица, — постарайся понять меня и просто ложись спать. Мне очень трудно сдерживаться.

И вот оно, очевидное-невероятное — я все поняла прям с первого раза. Быстро легла, укрылась и вообще молчу, между прочим.

Лежим. Эран что-то там сказал, и свет погас. Лежим в темноте, разве что свет луны попадает в комнату. Потом воин повернулся, протянул руку и коснулся моей ладони. В следующее мгновение моя рука оказалась в полном и абсолютном плену. Но только ладонь… хотя уже через минуту его пальцы начали поглаживать и запястье.

— Знаешь, — голос Эрана как-то бархатисто звучал в ночи, — на Иристане есть легенда. Говорят, что женщина была создана из сердца воина. И каждый раз, когда рождается новый воин, боги отнимают его сердце, чтобы сотворить женщину. Но боги Иристана жестоки — они скрывают сотворенную женщину. И только сильнейшие и достойнейшие способны отыскать свое сердце. И потому Единственная — самая ценная награда воина. Она становится его дыханием, его сердцем, его жизнью. Предложение принять дар жизни — оно буквально. — Эран чуть сжал мою ладонь, затем поднес ее к губам и осторожно поцеловал. — Потому что единственная — это часть воина. Когда больно единственной — воину больнее. Когда гибнет единственная — гибнет и воин.

Он снова прикоснулся к моей руке губами и продолжил:

— Ты мое сердце. Ты мое дыхание. Ты моя жизнь. Ты моя единственная.

После всего услышанного я даже дышать боялась, боясь пропустить хоть слово. Но слов больше не было. Еще один нежный поцелуй, доставшийся опять же моей ладони, которой я уже откровенно завидовала, и ласковое:

— Спи, — собственно от воина.