Но я и не подумал остановиться, разве что не распахнул дверь настежь, а слегка приоткрыл ее и осторожно протиснулся в спальню. Софи лежала на кровати, рядом с которой доктор Ларсен установил странную конструкцию: треножник с перевернутой стеклянной бутылью. Длинная резиновая трубка соединяла ту с воткнутой в вену кузины иглой.

В лицо Софи вернулись краски, она больше не выглядела столь пугающе бледной и осунувшейся, как раньше.

– Не помешаю? – негромко спросил я.

– Тише! – раздраженно шикнул в ответ Ларсен. – Госпоже Робер нужен полный покой.

– Пусть останется! – потребовала Софи, не открывая глаз.

Я опустился в кресло и спросил:

– Как ты?

– Голова кружится, – ответила кузина и замолчала.

Вслед за мной в дверь заглянул Альберт, но он лишь запустил пальцы в русые волосы, взъерошил их и сказал:

– Если я пока не нужен, пойду работать.

– Идите! – разрешил, а скорее, даже потребовал доктор Ларсен, и поэт скрылся в коридоре.

Я обратил внимание, что красная жидкость из бутылки медленно перетекает в вену, и не удержался от вопроса:

– Это кровь?

– Да, – ответил доктор, изменяя регулировку кровотока с помощью зажима. – Я взял еще три литра, они в ящике с сухим льдом, но, боюсь, это лишь полумеры. Одна лишь капельница не поможет, да.

– Чувствую себя лучше, – тихо произнесла Софи.

– Ну разумеется! – досадливо поморщился Ларсен. – Я буквально вливаю в вас жизнь! Вот только растворенное в крови проклятие никуда не делось. Нейтрализовать его не получилось, единственный выход – откачать.

– Кровопускание? – догадался я.

– Какое варварство! – фыркнул доктор. – Позапрошлый век!

– Что тогда? Целебные пиявки?

– Только не пиявки! – слабым голосом взмолилась Софи. – Терпеть не могу этих тварей! В детстве неподалеку от дома была заводь с пиявками, вы даже не представляете, какие они противные на ощупь…