Нари прищурилась, хмуря брови, и поднесла трубку вплотную к банановой кожуре. Ее рука была тверда: на горьком опыте она убедилась, что, как бы ни бодрил чай, пальцы от него неизменно дрожат. Она приложила трубку к кожуре и надавила, на самый волосок. Она задержала дыхание, но пузырь не лопнул. Она вынула трубку.
В банановой кожуре зияла аккуратная сквозная дырочка. Пузырь под кожурой остался нетронут.
Нари выдохнула. У нее на глазах выступили слезы.
И только когда она повторила эксперимент еще дюжину раз, и каждый раз успешно, она успокоилась. Нари посмотрела на стол. У нее оставалась последняя банановая кожура.
Она подумала… и положила кожуру себе на левую ладонь.
Сердце стучало у нее в ушах. Но Нари понимала: если ей не хватит уверенности сделать это, она никогда не решится на то, что запланировала дальше. Она поднесла трубку и надавила.
Нари убрала трубку. Сквозь узкое, ровное отверстие она видела свою нетронутую кожу.
Нари нужно было время. И она знала, как его получить. И она догадывалась, во что ей это обойдется.
Она тяжело вздохнула и опустила руку, нащупав кинжал у себя на бедре. Кинжал Дары. Она так и не вернула его – более того, они так ни разу и не виделись с того катастрофичного рандеву в храме.
Сейчас она вынула кинжал из ножен, погладила его рукоять и положила ладонь туда, куда раньше клал свою ладонь он. Долгое время она смотрела на кинжал, надеясь, что ее осенит и она придумает другой выход.
Потом она отложила кинжал.
– Прости, – прошептала Нари.
Она ушла с террасы и оставила кинжал на столе.
В горле стоял ком, но она не позволила себе заплакать.