В последний раз он видел мать живой, когда ее везли на каталке к машине «Скорой помощи». Парамедики спешили. Она потеряла много крови. Медики закачали в нее три литра – количество, способное продержать ее живой всю ночь. Но они не знали о ее пробитой почке и надорванных внутренностях, не знали, что ее организм кипел от собственных ядов.

Он бежал трусцой рядом с ней, держа ее за руку. «Скорая помощь» стояла на парковке у сельского магазина в начале дороги, которая вела к дому Мэнкса. Потом Вейн узнал, что первая беседа его матери и отца состоялась именно на этой стоянке.

– С тобой все будет в порядке, парень, – сказала ему мать.

Она улыбнулась. Ее лицо пятнала грязь и кровь. На правой брови кровоточила зияющая рана. В нос Вик была вставлена дыхательная трубка.

– Золото не тускнеет. То, что было хорошим, останется хорошим, не важно, сколько ударов оно примет на себя. Ты будешь в порядке. Ты всегда был золотом.

Вейн знал, о чем она говорила. Вик говорила, что он не походил на других детей в Стране Рождества. Она настаивала на том, что он по-прежнему оставался самим собой.

Но Чарли Мэнкс утверждал совсем иное. Чарли Мэнкс говорил, что кровь не отстирывается с шелка.

Табита Хаттер сделала глоток кофе и посмотрела в окно над кухонной раковиной.

– Твой папа подогнал грузовик к крыльцу. Хватай жакет. Там холодно. Мы можем ехать.

– Тогда поехали, – ответил Вейн.

* * *

Они втиснулись в кабину тягача. Вейн сидел посередине. Было время, когда они не влезли бы, но Новый Луи не требовал столько места, как Старый. Он теперь выглядел, как Борис Карлофф из «Франкенштейна», с неуклюжими отвисшими руками и впалым животом под большой бочкообразной грудью. У него были и шрамы, как у Франкенштейна. Они проходили под воротником его рубашки – по всей длине шеи и под правым ухом, где врачи сделали ангиопластику. Его жир был расплавлен, подобно мороженому, оставшемуся на солнце. Наиболее впечатляющей вещью были глаза. Непонятно, каким образом потеря веса изменяла глаза, но Вейн теперь их больше осознавал. Он гораздо больше воспринимал любопытный и вопрошающий взгляд отца.

Мальчик устроился рядом с отцом, но затем отсел подальше от того, что впивалось ему в ягодицы. Это был молот – не костяной молот для вскрытия трупов, а обычный инструмент плотника, деревянный, с изношенной ручкой. Вейн передвинул его к бедру отца.

Тягач выбрался из Ганбаррела и, следуя амерканским горкам через старые пихтовые леса, начал упорно подниматься к безбрежному синему небу. За городом в прямых лучах солнца было достаточно тепло, но верхушки деревьев беспокойно раскачивались в холодном ветре, который ароматно пах подгнившей осиной. Склоны были усыпаны золотом цветов.