Думать, что Сэл способен опуститься до просьб, было по меньшей мере наивно, а по большей – неосмотрительно. Сэл никогда ничего не делал просто так. Старый лис продумал все не на десять, а на двадцать шагов вперед, и, как ни крути, выходило, что ей все равно придется согласиться. Это была странная игра, в которую Сэл с ней раньше не играл. Он, безусловно, знал, что она разгадала его обман с самого начала. Знал он и о том, что она догадывается, что все так и было задумано, и ей для чего-то необходимо об этом знать, но как она ни старалась найти в этом потаенный смысл, он ускользал, словно песок сквозь пальцы: переиграть Сэла на его поле было невозможно. Оставалось только не слить свою часть партии, и по тому, насколько она казалась простой в исполнении, можно было судить о том, что ничем хорошим это не кончится.

Тайра толкнула кованую калитку, которая, повернувшись на хорошо смазанных петлях, плавно и беззвучно распахнулась в марево цветущего сада. От калитки к входной двери вела извилистая песчаная дорожка идеально белого цвета, отчего ощущение нереальности происходящего неимоверно усилилось. Тайра покачала головой, удивляясь своим действиям, и пошла к дому. Домик был аккуратным, двухэтажным, с большими окнами, террасой с плетеным диваном и двумя креслами и резной входной дверью, сделанной из цельного, судя по всему, дубового, полотна. Тайра потянулась к звонку, но рука так и замерла на полпути.

Тайра разглядывала резьбу.

В центре двери в византийском стиле была вырезана фигура Богоматери с младенцем на руках, с нимбами и ангелами по бокам. Довольно необычный выбор для входной двери, но это можно было бы списать на странности хозяина, если бы не все остальное. Вокруг умиротворенных фигур клубились змеи, драконоподобные ящеры, человекообразные монстры с острыми клыками и капающей слюной, вгрызающиеся друг другу в спины, рвущие свою и чужую плоть серповидными когтищами. Змеиные тела переплетались с розовыми кустами, шипы которых впивались им в бока и причиняли невыразимые страдания, ящеры и монстры скалили пасти в криках боли и старались урвать кусок побольше от соседней твари, на лепестках роз и чешуе брызгами рассыпались капли крови. Тайра уже различала цвета, и дверное полотно не было больше золотистого цвета меда, безумный змеиный танец притягивал, затягивал, и никогда, никогда, никогда этот круг не должен был прерваться…

Когда Тайра пришла в себя, дверь была открыта. На пороге стоял мужчина лет тридцати в потертых джинсах и черной футболке, под которой можно было угадать в меру накачанное тело. Чуть склонив голову и приподняв брови, он изучал гостью, которая так и застыла с недонесенной до кнопки звонка рукой.