ФэнтезиВсе сказки старого Вильнюса. Продолжениестр 222
Светлый фон
Мне, ты знаешь, всегда нравилось считать себя поэтом, который играет в банковского служащего; чем дальше, тем ясней, что на самом деле я – банковский служащий, который пытается играть в поэта. Или даже пытался – в прошлом, когда-то давно, полторы тысячи бесконечно долгих часов назад. И вот на этом месте у меня в сердце – нет, к сожалению, вовсе не бездна, даже не пропасть, падать в которую жутко, зато очень быстро, раз и все, а болото, трясина, только что был по щиколотку, а уже по колено, пока даже не очень страшно, но ясно (мне и тебе, а больше никому, потому что это не их дело), что впереди.

И тем более ясно, почему я так храбро, с точки зрения так называемых близких, которые, будем честны, далеки от меня, как Большое и Малое Магеллановы Облака, а на самом деле, панически метнулся в очередную как бы новую жизнь. Однако нового тут только вид из окна, мебель, кухонная утварь и улицы, по которым хожу на работу; впрочем, к ним я уже привык. Как привык спать в одиночку, покупать еду в большом супермаркете на холме, бегать в выходные по набережной и здороваться по утрам с соседом по двору – такой, знаешь, плотный седой мужичок средних лет, бодрый и приветливый, один из множества претендентов на титул «самый обыкновенный человек в мире», одно из множества моих скучных отражений, которые попадаются тут на каждом шагу. Впрочем, не только тут, а всегда и везде, очередной переезд в этом смысле ничего не изменил, просто врать себе стало еще немного труднее. Смена декораций принуждает к честности. И к занудству, – добавил бы сейчас ты. Имеешь полное право: нет ничего скучней, чем читать чужое нытье. Прости, я, пожалуй, и правда перегнул палку. Но у меня есть смягчающее обстоятельство: с тех пор, как ты умер, мне стало не с кем по-человечески поговорить.

И тем более ясно, почему я так храбро, с точки зрения так называемых близких, которые, будем честны, далеки от меня, как Большое и Малое Магеллановы Облака, а на самом деле, панически метнулся в очередную как бы новую жизнь. Однако нового тут только вид из окна, мебель, кухонная утварь и улицы, по которым хожу на работу; впрочем, к ним я уже привык. Как привык спать в одиночку, покупать еду в большом супермаркете на холме, бегать в выходные по набережной и здороваться по утрам с соседом по двору – такой, знаешь, плотный седой мужичок средних лет, бодрый и приветливый, один из множества претендентов на титул «самый обыкновенный человек в мире», одно из множества моих скучных отражений, которые попадаются тут на каждом шагу. Впрочем, не только тут, а всегда и везде, очередной переезд в этом смысле ничего не изменил, просто врать себе стало еще немного труднее. Смена декораций принуждает к честности. И к занудству, – добавил бы сейчас ты. Имеешь полное право: нет ничего скучней, чем читать чужое нытье. Прости, я, пожалуй, и правда перегнул палку. Но у меня есть смягчающее обстоятельство: с тех пор, как ты умер, мне стало не с кем по-человечески поговорить.