Договорились встретиться в том же самом кафе в пять часов пополудни тридцать первого июля. То есть завтра – с точки зрения Беты.

Сказал себе в утешение: «Тридцать первое июля – это все-таки лучше, чем никогда».

Гораздо лучше.

Проснулся пятого августа. Потом – двадцать девятого июня. Третьего июня, тридцатого августа, второго июля, шестого августа – уже которая по счету ослепительная гроза – четырнадцатого июня, восьмого, двадцать пятого и так далее. Тридцать первое июля было далеко и одновременно очень близко, оно могло наступить буквально в любой момент. Но все не наступало. Как будто нарочно дразнилось.

Зато было время подумать. И никакого желания это делать. Но все равно пришлось.

Каждый день спрашивал себя: «Что будет с нами потом?»

Сперва вяло огрызался: «Ну как – что? Будет новое свидание первого августа, потом, даст бог, второго, потом третьего. И так далее. С огромными перерывами – для меня. Но для нее – каждый день. Если, конечно, захочет».

Но и сам понимал: настоящее «потом» – это после тридцать первого августа. Что после него?

Что?

Правильный ответ: «Ничего». Утешительное примечание: «Мое «ничего», по всей вероятности, наступит довольно нескоро». Неутешительное примечание: «Зато для Беты «ничего» наступит всего через месяц. И, что самое обидное, она даже не узнает, почему так вышло. Что я исчез не «куда-то», а в «когда-то». Например, в позавчера. Или в полтора месяца назад».

Думал: «И еще интересно, что будет, если она разрешит мне остаться в ее мансарде на всю ночь. Как тебе такой вопрос? Не нравится? Очень не нравится? То-то и оно».

«Не нравится» – это еще слабо сказано. Мысль о возможности переночевать в другом месте вызывала почти неконтролируемую панику. Вдруг – впервые за все время – стал догадываться, что дело, скорее всего, именно в квартире. Что время затянулось причудливым узлом тут, на третьем этаже желтого дома на улице Палангос. Зачарованное место, крошечный Бермудский треугольник местного значения, звучит как бред собачий, но, господи, на фоне всего, что со мной происходит – почему нет?

Думал: «А если все-таки нет, какого черта ты боишься лечь спать в другом доме? Так боишься, что от одной только мысли об этом хочется кричать и бежать – неважно куда, отсюда, из той точки пространства, где пришла в голову столь ужасная идея. Жопой чуешь, что нельзя? Что это – погибель, конец твоего вечного лета, а значит, всего вообще? Что и требовалось доказать».

Думал: «Ну хорошо, предположим, я не стану у нее ночевать. И вообще нигде, кроме этой квартиры. Это вполне реально, всегда можно вовремя уйти. Но если Бета захочет прийти ко мне? Сюда? Что будет, если я приведу в заколдованный дом еще одного человека и позволю остаться до утра? Не воскресну ли я в ее объятиях, как Спящая Красавица от поцелуя сказочного принца? Только у той сказки был хороший конец, а в моем случае «воскреснуть» означает понестись навстречу смерти со скоростью, многократно превышающую обычную человеческую. Именно сейчас это было бы очень некстати. Сейчас, впрочем, вообще все некстати, вот в чем беда».