На этом месте Марьяна подняла глаза и твердо сказала:

– Спасибо. Я очень тронута. И с радостью возьму деньги, потому что до сих пор по уши в долгах из-за этой истории. Но давай ты отдашь мне не все, а только две трети. Будем считать, что мы похоронили Марика втроем. В складчину. Это честно. Кроме нас у него больше никого нет… не было. Не было никого. Я его когда-то любила. Вы его всегда понимали – Марик так говорил, а я очень сердилась. И до сих пор, наверное, сержусь, хотя столько лет прошло. И Марика больше нет, не на кого сердиться. Не на вас же. Понимали – вот и хорошо. Хоть кто-то его понимал.

Даже опешил сперва. Как будто стал свидетелем чуда, как будто вдруг заговорил неодушевленный предмет – например, табуретка. Всегда относился к Марьяне как к бессмысленной кукле, набитой нехитрыми житейскими истинами, страхами и предрассудками, как Винни-Пух опилками. Не любить такую Марьяну было легко и приятно, а любить ее после первого знакомства в день свадьбы им с Мэй совершенно не захотелось, говорили мрачно: «Ну, будем считать, наш Марочкин просто слегка приболел, жена – это что-то вроде опухоли, причем доброкачественной, в смысле, совсем не смертельной и, скажем так, операбельной, за это и выпьем, ура! А уже пару лет спустя пили в гораздо более узком кругу за окончательное и бесповоротное исцеление друга, который наигрался в семейную жизнь, затосковал по прежнему статусу психа-одиночки, вечного перекати-поля, героя своего внутреннего космоса и благополучно сбежал от жены, закрыв таким образом вопрос.

Кто же знал, что снова придется встречаться с Марьяной – вот так, месяц с лишним спустя со дня его смерти, поверить в которую до сих пор толком не получается. Мало ли что Марьяна сказала, с этой точки зрения ей тоже лучше бы оставаться бессмысленной куклой, которая сама не ведает, что несет, просто от бесконечных диет и спортзалов с массажами произошел сбой программы, спятила, вообразила себя несчастной вдовой, пока Марик застрял на какой-нибудь очередной випассане или вовсе на послушании в буддийском монастыре, отключив телефон, как положено по тамошнему уставу, и в ус не дует… Нет, стоп. Так не годится. «Сбой программы» у «куклы», ага. На себя посмотри.

Но смотрел все-таки не на себя, а на Марьяну. Впервые в жизни смотрел на нее без снисходительной неприязни, просто как на еще одного человека – живого, а значит, слабого, глупого, заблуждающегося, ничего не поделать, мы все таковы.

Сказал:

– Ты, конечно, абсолютно права. Такие расходы должны быть поделены на троих. Прости, что я сам не подумал. Мы с Мэй не подумали. Как-то не сообразили, что ты – очень важный человек в Маркиной жизни. Обычное дело. Ближайшие друзья часто враждуют с любимыми. И наоборот. Даже когда это уже неважно, потому что все кончено. Или в особенности когда все кончено, такие уж мы дураки.