Время течет, как лава. Мейсон тянет ключ к себе, и боль, которую я испытываю, длится миллион лет. Комната кружится рядом. Она больше, чем целая Вселенная. Одна дверь. Дюжина. Миллион. Двери открываются, закрываются, появляются и исчезают, пока комната не становится похожа на мерцающий зоотроп[121].

Мы сжимаемся до размеров атомов. Мы расширяемся так, что заполняем собой Млечный Путь. Я выдергиваю клинок из тела Мейсона и вонзаю его в центр звезды. Затем рассекаю раскаленным добела клинком тонкую ткань, отделяющую царство хаоса Кисси от нашего мира. Кисси визжат и разбегаются, когда внутрь проливается свет. Они пытаются залатать дыры, но я продолжаю резать новые. Пузырь небытия Кисси раздувается и вдруг лопается, разбрасывая горящие тела прочь от света – в замерзшую пустоту на дальнем краю Вселенной.

Когда Комната появляется в очередной раз, я поднимаю нож и рассекаю лезвием руку Мейсона. Его крик сотрясает ближайшие планеты. Я вытаскиваю его отрубленную руку из груди и ныряю в Комнату. Хватаюсь за край Двери Теней и втягиваю себя внутрь. Однорукий Мейсон висит рядом. Я затаскиваю его вслед за собой.

Мы падаем на каменный пол. Я перевожу дыхание и встаю на ноги. Мейсон лежит на спине, прижимая к груди отрубленную руку. Он бледен и дрожит, рубашка сильно пропитана кровью. Я так долго мечтал убить его, но он взял и все испортил. В своих фантазиях я убивал грубого высокомерного Мейсона. Но перед собой вижу хлипкого паренька, дрожащего, как золотая рыбка, выпавшая из аквариума. Он совсем не тот монстр, на которого я рассчитывал.

Мейсон говорит что-то, но я его не слышу. Он повторяет, но так же тихо. Тогда я наклоняюсь к нему и приближаю ухо к губам. Это язык Кисси. Я не понимаю ни слова, но примешивающийся к его голосу хруст, который я часто слышал на арене, подсказывает мне, что это либо звук ломающихся костей, либо их магическое сращение. В случае с Мейсоном, конечно, невозможно отделить одно от другого, как и еще что-то, добавленное ради эффекта.

Что-то белое, похожее на личинку выползает оттуда, где раньше была рука Мейсона. Из-под кожи доносится такой звук, будто внутри его тела термиты едят стекло. Последний сильный хруст, и остатки руки Мейсона отрываются от его плеча. На этом месте теперь слабо светится рука Кисси. Мейсон открывает глаза. Внезапно он снова стал монстром, которого я мечтал убить. Однако в этом новом Мейсоне есть нечто такое, что заставляет каждую клеточку моего тела отчаянно мечтать оказаться по меньшей мере на расстоянии континента от него.

Мейсон садится и улыбается. Он точно знает, где мы. Пространства здесь слишком мало, и он слишком быстр для меня, чтобы пытаться оторвать ему новую руку. У бойцов на арене есть старая поговорка: «Отступление может быть важнее атаки, особенно если у противника только что отросла рука ангела».