– И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба. И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастения земли…[202] – сказал мрачно аббат Яков.

Монастырь перестал существовать. Рушился в море, которое вспомнило о своих правах, по воле Божественной и человеческой.

Де Монтей положил Вийону руку на плечо и медленно притянул его к себе.

– Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом…[203]

– И было, когда Бог истреблял города окрестности сей, вспомнил Бог об Аврааме и выслал Лота из среды истребления.[204]

– Именно так, – усмехнулся бледно аббат. – Ступай сюда, брат.

Вийон отвернулся от бушующего моря, которое поглощало остатки аббатства, купно с его похотью и содомскими секретами.

– Вот так я и утратил свое аббатство, власть и уважение, – сказал печально Яков де Монтей. – А что получил? Сам не знаю, что именно…

– Nil desperandum,[205] – сказал весело Вийон и похлопал аббата по спине. – Радуйся, что живешь, поскольку все, кроме жизни, суета сует. Но выйдем же, друг, на шлях. Нам предстоит долгая дорога, а я хотел бы еще до Вознесения Креста увидеть Лангедок и оказаться как можно дальше отсюда…

Он двинулся, насвистывая, за священником. А потом принялся декламировать:

– Аминь, – сказал аббат Яков де Монтей. И едва заметно улыбнулся.