Почти пять лет мысль об отце служила ему источником утешения, гордости, вдохновения. Когда говорили, что он – вылитый Джеймс, Гарри млел от удовольствия. А сейчас… сейчас при мысли об отце накатывали холод и горечь.
Дни становились ветренее, но теплее и солнечнее, а Гарри вместе с другими пяти-и семиклассниками торчал в четырех стенах и повторял пройденное, снуя челноком из общей гостиной в библиотеку и обратно. Он притворялся, что переживает из-за надвигающихся экзаменов, – и его одноклассники, до тошноты уставшие от занятий, охотно в это верили.
– Гарри, я к тебе обращаюсь! Ау! Ты меня слышишь?
– А?
Он обернулся. К библиотечному столу, за которым он сидел в одиночестве, приблизилась ужасно растрепанная Джинни Уизли. Воскресный вечер подходил к концу; Гермиона ушла в гриффиндорскую башню заниматься древними рунами; Рон был на квидишном поле.
– Ой, привет, – сказал Гарри, придвигая к себе книги. – А почему ты не на тренировке?
– Она кончилась, – ответила Джинни. – Рон повел Джека Слопера в лазарет.
– А что случилось?
– Точно непонятно, но,
Джинни водрузила на стол весьма небрежно упакованную коробку: посылку явно вскрывали. Сверху красными чернилами значилось: «Проверено главным инспектором “Хогварца”».
– Пасхальные яйца от мамы, – объяснила Джинни. – Вот твое… на.
Она протянула ему красивое шоколадное яйцо, украшенное маленькими сахарными Пронырами и, судя по упаковке, с шипучими шмельками внутри. Гарри посмотрел на подарок – и вдруг в ужасе почувствовал, что к горлу подступает комок.
– Гарри, ты чего? – тихо спросила Джинни.
– Ничего, – хрипло ответил он. От сдерживаемых слез заболело горло. Он решительно не понимал, почему пасхальное яйцо так странно на него подействовало.
– Ты последнее время очень грустный, – настаивала Джинни. – Знаешь, если бы ты просто
– Я вовсе не с Чо хотел бы поговорить, – неожиданно признался Гарри.
– А с кем?
– Я…