— А зачем? — и пока она придумывала достойный ответ на столь святотатственное заявление, ушан как ни в чем не бывало продолжил: — У вас же есть Ключ.
Жозефина заключила его в объятия так, что хрупкие косточки маленького мага подались под привычными к оружию руками; тот аж забыл, как дышать — и не потому, что его придавили, а от столь бурного проявления чувств.
— Что бы я без тебя делала! — Она прижала его к себе еще раз и наконец отпустила. На его пылающих ушах можно было бы зажарить еще одну яичницу. — Каталин, парни, берите книги и готовьтесь идти дальше!
Быстро соорудив грубое подобие седельных сумок из скатерти и оставшегося запаса веревки, бойцы погрузили книги на не знающего усталости Малыша, и теперь все вместе с замиранием сердца наблюдали, как их госпожа, опустившись на колено, коснулась пола ладонью.
— Отведи нас к моему грифону.
В воздухе открылась Дверь, и отряд шагнул туда вслед за своей предводительницей.
Они оказались в круглой комнате с мозаичным полом. Жозефина узнала ее мгновенно: Лабиринт Времени — не то место, которое приходится долго вспоминать. В «нарисованном» окне сиял рассвет над морем: первые лучи скользили по темной толще вод, и волны вспыхивали изумрудами в солнечных бликах. Но и это прекрасное зрелище сейчас вряд ли могло захватить хоть чье-то внимание.
Ибо почти в самой середине узилища стоял серебряный грифон — распахнувший крылья для защиты, пойманный Стазисом на напружиненных лапах в самом начале прыжка. Взгляд светлых глаз все еще был прикован к врагу, осмелившемуся покуситься на его драгоценную Всадницу, а тяжелый клюв был раскрыт для того, чтобы кусать и рвать. Небесный Зверь был прекрасен и грозен даже в этой полной, жуткой, несвойственной живому телу неподвижности.
Замечая эту страшную красоту едва ли краем сознания, Жозефина, не замедляя шага, бросилась вперед, к своему Зверю, обняла его за шею, прижалась к нему — так, что никакая сила уже не могла их разлучить. Вся ее тоска, и огромная, как крылья, как небо, нежность, и ликующая радость встречи, и ощущение вины, и извинение и всепрощение — все слилось и выплеснулось в одном-единственном слове — драгоценном, вынянченном имени.
«Викт
«Я знал, что ты меня найдешь…» — вдохом, и твердость статуи истаяла почти мгновенно, сменившись гибким живым теплом; Жозефина зарылась лицом в упругие шелковистые перья, вцепилась в длинную шерсть на спине, и Виктор обнял ее шелестящими крыльями, прижался лбом. Минувшие дни для обоих шли каждый как целая вечность разлуки… Стоявшие вокруг люди, Звери и ушан хранили молчание, уважая радость и важность желанной встречи. Всадница гладила и трепала перья и мех, целовала гладкий теплый клюв, а Зверь нежно курлыкал, ласкаясь мордой и крыльями, и слизывая соленые слезы радости с нежных щек.