Все школы выглядят одинаково, пахнут одинаково, звучат одинаково, думаю я, пока мы проходим по гулким залам. Даже после стольких эпох, даже на воздухе, так насыщенном влагой, наши с Мальчиком слишком медленно приспосабливающиеся допотопные легкие силятся дышать. Крохотный пурпурно-голубой огонек, все еще искрящий и мигающий сбоку на моей гладкой, безволосой голове, он помнит за меня. Не дает мне забыть ничего. Свернувшиеся раскрашенные листы бумаги бьются о кремовые и зелено-желтые стены. Пятнистый линолеум, пожелтевший и треснувший под напором водорослей и мха, пробивающихся сквозь каждую щель. Длинные коридоры, молчаливые, высокие и широкие, по стенам рядами тянутся ржавеющие шкафчики, покрытые пылью окна и распахнутые двери классов. Миниатюрный размер каждой деревянной парты с закругленными углами и шаткого стульчика. Все настолько знакомо, как будто мы опять дети рода человеческого. Единственное, чего не хватает, так это легкого запаха мела в воздухе.
Кончиком одного длинного липкого пальца дотягиваюсь до выцветших остатков рисунка высоких зеленых растений. Бумага до того хрупка, что распадается от моего легчайшего прикосновения, разлетается на тысячу частиц, повисающих в воздухе, словно насекомые. Не был ли рисунок делом рук одного из тысяч моих детей еще тогда, в ранние века после преобразования мира, когда мы все еще были больше людьми, чем нелюдями? Имплант в разжижающихся остатках моего мозга не выдает никакой памяти. Пока мы движемся по растрескавшимся каменным полам, из шкафчиков и дверных проемов выбиваются бледные ветви с распустившимися цветками и пучки высоких водорослей, где-то на башне нежно трезвонит единственный колокол. Ветер, наверное, или косяк плавающих полипов. Мы с Мальчиком согласно улыбаемся друг другу.
Проходы между залами и лестничные марши сходятся, вливаясь в лишенный крыши многоуровневый атриум. Крошечные ящерки спят на балюстрадах и теплых полах. Мужчина направляется в другую сторону, вниз по широким ступеням из серого мрамора, ведущим к подземным рекам, биолюминесцентным помещениям и сверкающим ночным прудам, где обитают в слитном единстве те дети и старшие, которые настолько далеко и превыше нас, что мы с Мальчиком слышим их пение лишь как слабенький порыв, рывок сердца, что успевает лишь дрогнуть и растаять, прежде чем мы начнем подпевать.
Еще не время. Мне пока еще не пора.
Мы с Мальчиком продолжаем спускаться к массам лежащих на спине тел, укрывающих весь пол, свисающих поперек балюстрад до самого лестничного колодца, повисших на балконных ограждениях, будто сверкающие гобелены. К центру помещения они начинают сливаться, тела соединяются и смешиваются воедино, образуя единую живую массу, что стекает вниз по широкой, округлой расщелине в центре пространства. Из-под обобщенного дыхания и движения их тел доносится неумолчный низкий рев океана, прокладывающего себе путь через остатки гор, через воронку пульсирующей плоти, которая бесконечно нисходит к своим братьям и сестрам в нижние водяные покои. Струйки гнилостного и сладковатого запаха заполняют мне легкие, запахи моих детей и старших, когда они отправляются в свое последнее путешествие для присоединения к неуклонно разрастающемуся существу, которое однажды охватит океан, потом в один прекрасный день поглотит целиком всю планету, которое однажды вновь займет свое место странника по темной реке звезд, кто в один прекрасный день отыщет еще один яркий голубой мир, в который погрузится, сжавшись, обоснуется и будет грезить до той поры, пока не придет опять время для повторения круговорота жизни.